Графоманка

Оказалось, что стука топора уже пару минут не слышно. Граф вытер предплечьем потный лоб, повернулся и посмотрел на  Леру.

Будто знал, что подглядывает. Лера отпрянула, очень глупо. Надо было помахать в ответ. Или нет. Обойдётся.

Блин, как стыдно! Бабуль, не смотри, не надо…

Одежды нигде не было. Ни в спальне, ни в гостиной, ни в ванной комнате. Лера подцепила с кровати клетчатый кашемировый плед с кисточками и пошлепала на кухню пить. Жажда была, как на утро после той бутылки розового Анжуйского. Пока решалась пуститься на поиски хотя бы растворимого кофе, пришёл Граф со связкой дров и щепок. Подмигнул пошло, как дембель испорченной им школьнице. И проследовал к печи.

- Гл.. Глеб, а ты не знаешь, где моя одежда? - спросила Лера, все ещё не решаясь осознать, что она попала. Как мышь в мышеловку.

- Знаю, - невозмутимо признался Граф, заполняя дровницу. - Но не скажу.

- Как это?

Он поднялся. То ли штаны отряхнул. То ли руки вытер о брюки - пойди разберись в этих графских манерах. Как там у них принято желать доброго утра? Потому что этот аристократ бесцеремонно проник под плед. Подхватил  интонирующую возмущением Леру под ягодицы, усадил на стол. Плед свалился на пол.

- Тёплая такая… чистая, - процедил он, расстёгивая ширинку. - А я потный и голодный. Но в душ не пойду.

Бабуля, не смотри…

Говорят (она где-то читала, в каком-то научном издании!) что количество смазки, выделяемой самкой перед спариванием, является показателем степени влечения к конкретному самцу. Если Граф тоже читал эту статью, то стесняться больше нечего.

- Очень приятно осознавать, что до меня ты ни для кого так не текла, - пыхтел дровосек над сосками.

- Ну, ты ведь не последний мужчина на земле! - Лера, следи за языком, Ле-ра! Но было поздно: - Всегда есть тот, кто в чём-то лучше…

Попа со скрипом проехалась по столешнице навстречу пульсирующему графьему нетерпению.

- Самый первый, говорят, запоминается на всю жизнь. Даже если очень хочется его забыть…

Теперь Лера поняла, в чем выражается желание Графа выебать ей мозг! Не успело догореть сознание, как загорелось тело. Сначала маленькой искоркой под его языком и сразу же жгучим приветом от разрушителя ее принципов.

Надо будет побыстрее избавиться от записок, в которых она как только не называла его орган. Если они попадут в его руки, она же со стыда самовозгорится.

Строить коварные планы по уничтожению рукописей мешала тяжесть влажного тела, размазывающая своим напором Леру по столу. Отвлекал пульс в ушах и в том месте, где Граф высекал собой искры, именуемые в любовной прозе брызгами!

Она никогда не думала, что грубое погружение может быть настолько приятным. Прикосновения - острыми, а крики такими сладкими. Как приятно ловить ртом плотные облака его дыхания, смешанного с терпким запахом и кожей ощущать прорывающуюся сквозь лёд радужки жгучую похоть; пропускать сквозь себя его дрожь и делить с ним наслаждение поровну.

Ее накрыло чуть раньше. Сначала тёплой волной, потом горячей, а потом ледяным валом и снова мягкой тёплой морской пеной на живот. Он ещё долго крупно вздрагивал и терся об неё, как огромный благодарный кот, прежде чем отпустил в ванную.

Смысл путешествия в убежище от цивилизации, наконец, обозначился вполне конкретно: подальше от чужих ушей, глаз и прочих органов. Местом своей силы справедливо называл Граф свою тайную цитадель. По легенде никто о нем не знал, кроме местного егеря и теперь ещё Леры. Факт существования его скрывался не только от халдеев Графа, но и от любимой сестрицы. О том куда периодически без охраны и средств связи пропадал феодал, челядь, может быть, и догадывалась, но географическими координатами не обладала.

Оставалось неясным по какой причине Лера удостоилась чести быть посвящённой в тайну графьего двора.

Она уже открыла рот, чтобы задать ему этот животрепещущий вопрос, но остановилась на пороге, разделяющим спальню и гостиную.

- Ты не знаешь, чем можно разжечь огонь в камине? Ни газеты нет, и газ в зажигалке закончился, только спички.

Лера пожала плечами, кутаясь в плед. Голова была занята поиском способов вернуть себе одежду, поэтому она не сразу заметила в руке у Графа рюкзак. А в другой - тетрадь.

Все слова перемешались в смузи. Нагота сразу перестала быть основной,  смущающей Леру формой бытия. Форму эту опутало липким холодным шоком, как паутиной. Щёки до слез обдало жгучим стыдом. Она с трудом проглотила ставшую вязкой, как клей, слюну и беззвучно зашевелила нижней челюстью.

- Не возражаешь, если я растоплю этим камин? - он пошелестел в воздухе страницами почти наполовину исписанной тетради. Оставалась крохотная надежда, что в школе ее ругали не зря за ужасный почерк.

- Не вижу препятствий, - отбила Лера бледными губами.

- Уверена? - шрам над бровью стал чётче и Лера  вспомнила, с кем имеет дело.

А ведь жалко. Тринадцать глав романа, как-никак…

Она кивнула так, чтобы максимально непонятно было «да» это или «нет».

- Просто ты всю ночь бормотала: «надо сжечь, надо сжечь…»