графоманка

— У всех девочек рано или поздно появляются большие куклы в нарядных платьях. У меня тоже была. Я ведь плохо видела, поэтому очки прописали. Мама с папой прятали от меня книги, чтоб я не портила себе и без того слабые глаза. Но когда не дают, всегда надо. Так вот, я искала спрятанное и находила, даже в коробке под кроватью, даже на самом верху шкафа. А куклу для отвлечения от книжек мне привезли из области, а сами мы жили мы тогда в районном центре. Кукла Рыжая была. Атласные рыжие волосы, простроченные посредине, где пробор, блестящие, но их нельзя было расчесывать расческой — они бы оторвались сразу. Туловище тряпичное, только концы ручек-ножек глиняные. Так что я больше смотрела на куклу, чем играла. Купать нельзя, заплетать нельзя. Платье снималось, зеленоватое, с кружевами, даже штанишки были с кружевами, да, и тапочки снимались, и носочки.

Нет, самые для меня лучшие куклы были нарисованные. Сначала это были всякие принцессы из картона… Три мушкетера, шевалье д’Артманталь — такие куколки из книг, неправдоподобные, с глазками и губками, в огромных бумажных юбках. А потом я просила всех нарисовать мне “жизненную куколку”, как в журнале мод. И мама мне рисовала. Они быстро рвались и я хотела новых.

Вот тебе и куколка из журнала 60-х годов. Она такая же черненькая, как моя мама. Платья вот — одно черное с белым воротником, другое золотистое, из обоев, это, похоже — как раньше были тафта или парча.

Еще раньше были такие материалы — крепдешин, крепжоржет, газ капроновый, но для этого нужно что-то полупрозрачное. А вот длинное, темно-синее, с манишкой. Что такое манишка? Ну-у, это кофточка без рукавов. Только с воротничком, вот она так на боках держалась тесемочками. Это платье мама сшила сама из немецкого журнала. Свела выкройку на старую простыню. Одно такое в поселке было. А знакомая, говорят, взяла посмотреть, потихоньку распорола и сделала себе копию. И обратно сшила так, чтоб мама не заметила. Вот потом только заметила, когда подруга его на выход надела. И другим еще дала снять выкройку. Ну — вообще, история! Женская очень. Я еще застала это платье — рукав летучая мышь, вырез большой, юбка шестиклинка, вырез по пояс, а в вырезе манишка. Удлиненная талия. Ах, это было царское платье! Я столько лет мечтала, чтобы было у меня — так не удалось.

Зато такое платье я сделала своей куколке. И куколка, как мама, жизненная, милая такая.

У меня были сложные отношения с мамой. Она была учительница, меня в школе учила. Было стыдно не выучить, все учила насмерть. Но стычки были ужасные — особенно, когда началась общая биология. Один раз даже чуть не выгнала меня из класса, парень болтал и я с ним. А один раз все с уроков сбежали, а мне попало, только мне, как училкиной дочке. Но мама для меня была, вообще, идеалом. Агрономша молодая, поехала она с папой МТС поднимать в 50-годы. Ей говорили — о, вы заслуживаете другого, и так далее. Красивая женщина в глуши! Это же целая история… На куколку, на. Сделай ей новое платье…

После засыпания детей загудел компьютер. Прошлое оживало и лавиной сыпалось на мелькающие в мониторе страницы. Латыпов, арабский принц, полетел с горы прямо в яму на кабана. Ларичева полетела на автобусе спасать его от жестоких физических и сердечных мук. Потому что она ничего не могла сделать — тогда. Могла — только теперь, и то в воображении. Отличник и гордость факультета, ослепленный своей девочкой с вишневым ртом — тогда, становился мудрее и тоньше — теперь. Он уже понимал отчаянную Ларичеву, жалел, что не она его судьба и целовал ее прощальным и неверным поцелуем…

“Он скрипел зубами и метался, весь мокрый от пота. Не успела я подать ему лекарства — анальгины, ампициллины и прочую горечь — как он тут же стал рвать зубами упаковки. Я намочила вафельное полотенце и положила ему на лоб. Он взял и прижал к себе мои ладони вместе с полотенцем сильно-сильно. Бедный Нурали, продолбят тебе голову когда-нибудь. А на часы лучше не смотреть, и на зачет придется идти со вторым потоком…

— Ты у нас самый сильный, — дрожащим голосом говорила я, — и не стони, пройдет все. Ведь ты сильный, умный, ты Ленинский стипендиат, это много значит…

— У Киры был любовник, которого посадили. Так? Или нельзя про это? Молчишь, значит, знаешь. Ну, что тут может быть? Чем антисоветсчик лучше простого студента? Тем, что сидит в тюрьме. О, на женщин это действует. Не спорю, она хоть и моложе, но прожила до меня длинную жизнь. Что я такое перед ней? Технарь, собиральщик. А в ней все непостижимо, гармония бешеная, она и сама не понимает… А я ничего не понимаю.

— Да все ты знаешь, — всхлипнула я, — ты море стихов знаешь, тебя весь курс боготворит, ты вечный капитан КВНа, препы тебя ценят и автоматы ставят. Просто у тебя температура и надо врача вызвать, а ты не даешь.

— Еще чего. Врач упрячет в больницу на две недели, а я сессию завалю… Знаешь… — Он попил из чайника, хотел вернуться на койку, но промазал и сел на пол.