Никакой реакции изнутри бытовки не последовало. Тогда он потянул за дверную ручку. Дверь застыла неподвижно. Кравцов дернул двумя руками, изо всех сил. Пронзительный скрежет прорезал тишину, вызвав ощущение, что вниз по хребту провели ржавым гвоздем. Щель стала на несколько сантиметров шире — и все.
— Петли намертво приржавели, — констатировал Кравцов. Со следами недавнего пребывания людей это никак не вязалось.
Ада привстала на цыпочки, почти прижалась губами к уху. Кравцов скорее угадал, чем расслышал шепот:
— За нами наблюдают.
Кравцов продолжил прежним тоном:
— Попробуем залезть в окно? Скоротаем время до рассвета…
И в ту же секунду почувствовал: точно! Ощущение сверлящего спину взгляда было ясным и четким. Он ничем не выдал себя: задумчиво и неторопливо осмотрел ещё раз дверь, почесал затылок несколько театральным жестом…
А сам понял: смотрящий в спину
Кравцов напрягся, приготовился, продолжая спокойно что-то говорить и сам уже не понимая своих слов.
Пора!
Он резким толчком швырнул на землю Аду. Прыжок, разворот и удар слились в одно движение.
И все кончилось. Замах прорезал пустоту. За спиной — никого. И поодаль, насколько можно было рассмотреть во мраке, — никого. Ощущение враждебного взгляда бесследно исчезло.
Похоже, Ада испытала нечто похожее, По крайней мере, никаких попреков за отправивший её на землю толчок не последовало. Он собрался извиниться — и не успел. В небольшом отдалении зазвучали голоса.
— Фу-у-у… — разочарованно протянул в темноте юношеский фальцет. — Мышиное дерьмо какое-то откопали.
В темноте? Да нет, не совсем. В направлении, откуда донеслись звуки, виднелся свет, — едва заметный, желтоватый и слабый. Секунду назад его не было.
Фальцету ответил другой голос, звучный и уверенный:
— Стружка. Сгнила вся… Что стоишь, давай, выбрасывай! Да не лопатой, руками!
Наконец-то рядом появились живые люди. Но Кравцов и Аделина не поспешили к ним с ликующими криками. Что за странные ночные раскопки в странном месте?
Да и голоса звучали
Они медленно и осторожно двинулись в сторону источника света. Стоило сначала понять, что тут происходит, — и лишь затем объявлять о своем присутствии.
Разговор ночных тружеников меж тем продолжался — и, странное дело, зазвучал теперь гораздо тише. Полное впечатление, что собеседники мгновенно удалились туда, где мерцал желтый свет. Реплики стали неразборчивыми, но голоса остались те же — фальцет и уверенный баритон.
Диалог оборвался, когда Кравцов и Ада крадучись преодолели две трети пути и начали различать отдельные слова. По крайней мере слова «рыжье» и «брюлики», произнесенные баритоном, Кравцов слышал ясно. Кладоискатели? Или наоборот, зарывают ценности в укромном месте? Незваных зрителей и в том и в другом случае ждет прием не самый радушный… Стоит ли вообще подходить?
Ничего решить он не успел. Впереди прозвучал хрип — приглушенный и булькающий. На несколько секунд повисла томительная тишина. Затем ночь разорвал истошный вопль. Кто-то орал и орал, не то от нестерпимой боли, не то от смертельного ужаса — без слов, на одной ноте.
Они застыли. Вопль не смолкал, но постепенно становился слабее, словно вопящий человек стремительно удалялся. Затем — неожиданно — все стихло.
Ада сорвалась с места. Понеслась вперед. После секундного колебания Кравцов догнал её, побежал рядом. Каким бы страшным и мерзким ни оказалось то, что ждало их впереди, томительная неизвестность была еще хуже.
Ничего особо кошмарного — на первый взгляд — впереди не обнаружилось. Путь преградила свежевырытая траншея. Тусклый свет вырывался с её дна — словно желтое сюрреалистичное сияние испускала сама земля. Или нечто, в ней сокрытое.
Они заглянули вниз. На дне валялся фонарь — длинный и толстый, похожий на дубинку. Надетый на рефлектор желтый светофильтр придавал освещению налет таинственности.
Чуть дальше в траншее виднелся ящик приличных размеров. Наверху невдалеке темнел силуэт трактора. И всё. Людей поблизости не было.
Обрадовавшись нормальному источнику света, Кравцов спрыгнул и тут же вылез с трофеем обратно. Снял фильтр — луч яркого, чуть синеватого света устремился вдаль.
Он посветил во все стороны. Никого. Кричавший, надо понимать, уже далеко. Что же так его напугало?