Кравцов после сегодняшних своих ночных бестелесных полётов так и не уснул. Сел к компьютеру, потыкал пальцами в клавиши и бросил бесплодное занятие…
Именно тогда, куря сигарету за сигаретой, он и задумался всерьез о состоянии собственной психики. Выводы оказались неутешительными. Если допустить, что писатель Кравцов остается в здравом уме и не страдает по меньшей мере странно-избирательными провалами памяти, то придётся поневоле признать, что его в общем и целом материалистические воззрения гроша ломаного не стоят, а в Спасовке правит бал какая-то бесовщина… Либо надо вставать в позу страуса — зарыть голову в песок и тупо твердить: случайность, совпадение, случайность, совпадение…
Честно говоря. Кравцову казалось проще — хоть и не хотелось — признать психом себя, чем так вот взять и разнести в клочья сложившуюся за тридцать три года картину мироздания. Но и на позиции страуса, верящего в идущие сплошной чередой совпадения, он больше оставаться не мог.
Непросто думать о таких вещах в одиночестве, в предрассветный час и на трезвую голову. Водка, оставшаяся от разговора с Пашкой (выпили они тогда совсем немного), провокационно стояла на столе. Кравцов потянулся было к ней — непорядок для русского человека оставлять недопитую бутылку, — но отдёрнул руку. Не стоит. Этим путем уже ходили четверо предшественников…
Стоп!
Стоп, господин писатель! — сказал он себе. Сумасшествие — дело сугубо индивидуальное. Как говорил один не ваш персонаж, с ума всем коллективом не сходят. С ума сходят поодиночке.
Значит, остаётся либо констатировать очередную случайность и очередное совпадение: Пашка-Козырь, в людях разбирающийся неплохо, взял на работу четырех алкоголиков — одного за другим. Либо надо допустить, что у этой четверки тоже возникали
Наверное, стоит поискать разгадку, не удаляясь слишком далеко в дремучие дебри метафизики. Предположив, что всё происходящее и даже
Так что хватит самокопания, господии писатель. Представьте, что вы герой собственного романа; тем часто приходилось распутывать всякую бесовщину. Приступайте.
За окном медленно светлело. Кравцов вышел на крылечко. Утро наступало чудесное, торчать в прокуренной клетушке не хотелось. Недолго думая, он вернулся в вагончик за удочкой-телескопом, которую привёз вместе с ружьем из города. Лучше всего ему размышлялось на рыбной ловле — когда рыба не баловала поклевками. Или на сборе грибов — когда те попадались не часто.
Через полчаса он уже шел по росистой траве берегом Славянки, присматривая подходящий омуток. Графский (он же Торпедовский) пруд, конечно, ближе, но ловить там Кравцов не стал. Не оставляло ощущение взгляда, направленного в спину из развалин…
…Поплавок неподвижно застыл на воде, течения почти не было. Клева тоже, но он пришел не с целью пополнить запасы провизии свежей рыбой… Кравцов неторопливо, анализируя каждую мелочь, размышлял о странностях последних дней.
Первое, что он понял: непонятное началось задолго до его приезда сюда. И дело не только в загадочной текучке среди его предшественников. Вопрос в другом:
Дворец охранять
Пашины плиты? Эксклюзивные и потому очень дорогие?
Хорошо. Допустим.
Но тут же возникают еще два вопроса. Во-первых, почему предприниматель Ермаков, он же Пашка-Козырь, изготовил и завез сюда эти плиты как минимум за полгода до подписания пакета документов по «Графской Славянке»?