Графские развалины

После третьей безуспешной попытки Кравцов понял, в чем дело. Раскрашенная яркой флуоресцентной краской вершина поплавка пугает рыбу на глубине в четверть метра…

Он снял и поплавок, и грузик, оставив лишь крючок. Отломил кусочек стебля сухой полыни, захлестнул на нем петлей леску. Получившаяся конструкция ничем насторожить хитрую рыбу не могла. А воду стоит замутить самому.

Кравцова, пока он взмучивал дно валявшейся неподалеку доской, охватило чувство сродни дежа-вю: вновь у него напоминающая детство немудреная снасть, и вновь он готов последовать совету старого Ворона…

…Обломок полыни резко исчез под водой. Гибкое удилище согнулось, в воде блеснул бок увесистой рыбины. Кравцову показалось, что тащит он крупного карася – встречались в Славянке такие одинокие рыцари, закованные в латы из крепкой чешуи (медлительную карасиную мелочь, кишевшую в окрестных прудах, в речке быстро подъедали окуни и щуки).

Но это оказалась красавица-плотва весом не менее полукилограмма. Ни садка, ни иной тары он с собой не захватил, абсолютно не рассчитывая на улов. Подвесив плотвину на сделанный из прутика кукан – опять как в детстве! – Кравцов торопливо насадил нового червя… Все подозрения и хитроумные планы улетучились под напором рыболовного азарта.

…Лишь поднимаясь в гору к графским развалинам (руку приятно оттягивала связка рыбы), Кравцов вновь вернулся к своим невеселым мыслям. Надо сразу позвонить Паше, наверное уже проснулся…

Звонить Козырю не пришлось. Он поджидал Кравцова у запертого вагончика – с напряженным, злым лицом.

В руках Пашка-Козырь сжимал двухстволку-бюксфлинт.

4

Бог свидетель, что не Гном стал инициатором сегодняшнего утреннего конфликта – и многих других событий, для которых тот конфликт послужил причиной. По крайней мере, сам Гном считал именно так, – совершенно искренне.

Этот кусок сала на ножках первым докопался до него, когда Гном тихо и мирно шел в направлении магазина. Шел задворками, срезая по небольшому лугу в сторону шоссе – дорога здесь изгибалась дугой, и так идти было короче.

Что делал там кусок сала, неизвестно. Может, пасся, нагуливая новый жирок. Как бы то ни было, жиро-мясо-комбинат двинулся в сторону Гнома и довольно нагло к нему обратился (не подходя, впрочем, слишком близко):

– Эй, Гном! Ты куда дел мою Кутю?

Гном был настроен миролюбиво. Шикарное утро, два выходных впереди, денег вполне хватает, чтобы заполнить объемистую сумку полуторалитровыми бутылками с пивом… – никаких конфликтов Гному не хотелось. К тому же он знал: чем старательнее оправдываешься, тем меньше тебе верят. У односельчан порой – за семь лет и не могло сложиться иначе – мелькали подозрения в причастности Гнома к исчезновению мяукающих любимцев. Но подозрения чисто умозрительные – поскольку Гном пользовался репутацией «странного парня».

Гном сказал:

– Какую такую культю? По-моему, твои окорока в полном комплекте.

Жирняга (Гном вспомнил, что друзья зовут его Борюсиком, а прочие – Боровом) продолжал настаивать:

– Нашу кошку – Кутю! Женька видела, как ты ее колбасой кормил!

– Отшароебься, – сказал Гном, собираясь продолжить свой путь.

И тут Боров произнес то, что ему никак не следовало говорить:

– Погоди, все равно узнаю, зачем ты на «болотце» шляешься!

Последние слова меняли дело. О Кошачьем острове не должен знать никто. Тем более никто не должен догадаться, что Гном уже около полугода обдумывает идею о новом его использовании.

– За это ты будешь жрать говно, – сказал Гном негромко и спокойно.

Борюсик – хотя благоразумно стоял в десятке метров – услышал. Но все же допустил ошибку. Все знали, что на своих коротких кривых ногах Гном бегает медленно – и Борюсик знал. С другой стороны, он сам – несмотря на более чем внушительные габариты, – разогнавшись, мог выдать неплохую скорость.

Но Борюсик оказался обманут видимым равнодушием, с которым Гном произнес последние слова. И не учел характеристику, которую автомобилисты называют приемистостью…

Гном выпустил сумку из рук и рванул с высокого старта, как ракета с пороховым ускорителем.

Пока Борюсик реагировал на увиденное, пока разворачивался, пока медленно начал набирать крейсерскую скорость… Резкий удар по почкам заставил его крякнуть и сбиться с темпа. Тут же нога запнулась за армейский ботинок Гнома. Выброшенная назад правая рука оказалась в цепком плену – и собственная инерция сыграла с Борюсиком роль дыбы.

Начав падать вперед, он повис на заломленной Гномом руке. Боль пришла страшная – прокатилась обжигающей волной от кулака до плечевого сустава. От перелома Борюсика спасло только то, что набранная Гномом скорость оказалась направлена в ту же сторону.

Он упал на колени. Получил удар ногой под копчик. Затем сгусток огненной боли, в который превратилась рука, стал пригибать Борюсика к земле.

На земле – прямо перед лицом – лежала коровья лепешка. Луг, служивший выгоном для скота, был усеян ими. Эта оказалась старой, засохшей, истыканной клювами птах, искавших в помете личинок.

– Жри! – приказал Гном.

Мыча от боли, Борюсик помотал головой.