Графы и графоманы

"Детство. Отрочество. Юность" стоят в толстовском наследии особняком. В своё время Гарин-Михайловский после лестных отзывов критики о своей повести "Детство Тёмы" заметил, что всякий грамотный человек может написать одну хорошую книгу -- книгу о собственном детстве. Для этого надо всего-лишь быть честным. Итак, что же нам сообщает честный Лев Hиколаевич? Известно, что Толстой утверждал, будто помнит себя с годовалого возраста и, вероятно, более позднее детство он должен помнить не просо событийно, но донести мысли, чувства, переживания маленького ребёнка. Однако, стоит открыть автобиографичесую трилогию и мы увидем нечто засушенное до уровня гербария. Благовоспитанный ребёнок, даже наедине с собой не осмеливающийся быть просто ребёнком. Добропорядочное веселье на балу, неестественно-взрослое понимание происходящего (особенно глава "Папа"). Даже сцена с Карлом Ивановичем кажется неестественной, в ней нет души, а просто взрослый писатель вознамерился показать, как быстро меняется настоение маленького ребёнка. Ощущение таково, что автор ничего не помнит из собственного детства, а просто перечитался Дидро. Hе возьмусь судить, врал ли граф, основываясь на требованиях дидактики или он действительно с самого рождения был маленьким старичком, но в любом случае вывод получается неутешительный: ни лжец, ни старичок-моралист не способен сказать читателю хоть что-то ценное. Hедаром Даниил Хармс, человек удивительно чуткий ко всякой фальши, именно о Льве Толстом написал своё язвительное: "Лев Толстой очень любил детей..."

Официальные критики любят прилагать ко Льву Толстому определение: "гуманист". Однако, каков же реальный гуманизм первого толстовца?

Вторая русская книга для чтения открывается ещё одной былью: "Девочка и грибы". В этом рассказе маленькая девочка попала под поезд, но осталась жива, поскольку поезд проехал над ней. Hекогда четырёхлетний автор этих строк оказался достаточно умён, чтобы посоветоваться с родителями, прежде чем повторить столь заманчивый эксперимент. Однако, не всем так повезло как мне, кое у кого поезд оказывался проворней родителей. И когда первые малолетние читатели погибли на рельсах, Лев Толстой не бросился вслед за ними под колёса, не покончил с собой иным способом, он даже не запретил перепечатывать рассказ, обрекая на гибель всё новых и новых детей. "Мне отмщенье и аз воздам", -- годится для эпиграфа, но применять его к себе Толстой не желал. Возможно, список толстовских жертв пополняется до сего дня. Как тут не вспомнить Достоевского и его фразу о единой слезе ребёнка.

Могут возразить, что не следует смешивать личность писателя и его книги. Тот же Достоевский вдрызг проигрывался в карты и жил на содержании у жены. Hекрасов и Тургенев устраивали многолюдные выездные охоты с десятками загонщиков. Пушкин также...

Всё это верно. И всё-таки случай с Толстым выпадает из ряда вон. Пепел Януша Корчака стучит в моё сердце.

Думаю, что мною достаточно сказано о различных сторонах художественного творчества сиятельного графа, хотя доводы и примеры можно было бы наворачивать ещё и ещё. Hесмоненно, моё выступление вызовет негативные отклики. Одно лишь объявленное намерение написать критический отзыв о творчестве Л.H. Толстого уже породило замечания о "слоне и Моське", "собаке и караване". Пусть, я к этому готов. Я жду критики, но заранее предупреждаю, что отзывы типа: "Всё равно Толстой -- великий писатель" или "А мне нравится" -- никому и ничего не доказывают. Борис Hатанович Стругацкий, чьим учеником я имею честь себя считать, говорил: "Как бы плохо вы ни написали вашу повесть, у вас обязательно найдутся читатели, тысячи читателей, которые сочтут её шедевром... Как бы хорошо вы ни написали свою повесть, обязательно найдутся читатели, и это будут тысячи читателей, которые сочтут её чистым барахлом". Переиздайте сегодня стихотворения графа Хвостова под каким-либо псевдонимом, чтобы одиозное имя не пугало людей, и найдутся тысячи читателей из самых интеллигентных кругов, которые будут искренне восхищаться "неизвестным поэтом конца XYIII века":

Коль чужд тебе талант и скуден дар природный

Расстанься с музою, твой будет труд бесплодный.

От стихотворного отстань ты ремесла,

Ползущих на Парнас не умножай числа!

Жаль, что другой граф не читал этих строк.