Гракх Бабеф

Между тем, даже якобинцы были, в сущности, далеки от лозунга аграрного закона. Робеспьер в своей речи о собственности, произнесенной 24 апреля 1793 г., заявил категорически: «Вы должны знать, что этот аграрный закон, о котором вы так много говорили, есть не что иное, как призрак, созданный мошенниками для того, чтобы запугивать дураков». Еще раньше этого, весной 1792 г., в статье, помещенной в № 4 «Защитников конституции», Робеспьер писал о «врагах революции»: «Не они ли старались с самого начала революции запугать всех богатых призраком аграрного закона — этого нелепого пугала, при помощи которого подлецы пугают дураков?»

Таким образом эгалитаризм якобинцев, представителей устойчивой мелкой буржуазии городов и середняцкого крестьянства, не достигал той высшей своей ступени эгалитарной идеологии, выражением которой служит лозунг аграрного закона. Между тем, сам по себе лозунг этот не перерастал рамок буржуазно-демократической революции, так как «отмена частной собственности на землю есть максимальное, какое только возможно в буржуазном обществе, устранение всех и всяческих загородок, мешающих свободному переходу капитала из одной отрасли производства в другую» (Ленин, Собр. соч., т. XI, стр. 410).

Проповедников аграрного закона следует искать налево от якобинцев-робеспьеристов, в среде той мелкой интеллигенции, которая явилась выразительницей настроений городского пролетариата, разоренных низов мелкой буржуазии и деревенской бедноты. К ней-то и примыкал Бабёф.

В своем «Постоянном кадастре» Бабёф потребовал раздела 66 миллионов моргенов земли между 6 миллионами французских семейств, из расчета 4-х человек на семью. Этот семейный надел в 11 моргенов после смерти отца семейства переходит к младшему из его сыновей. Остальные наделяются землей из государственного фонда. Отправным пунктом Бабёфа остается по-прежнему естественное право. «Общество, — пишет он, — есть не что иное, как большая семья, члены которой, содействуя каждый соответственно своим физическим и интеллектуальным способностям общему благу, должны иметь равные права. Земля, общая мать, может быть поделена лишь на пожизненно сдаваемые участки, не подлежащие отчуждению. Мы не имеем в виду, преобразовывая мир, восстановить в точности состояние первобытного равенства, но мы стараемся доказать, что все впавшие в нищету имеют право потребовать восстановления равенства, если бы богатство продолжало настаивать на своем отказе в почетной помощи, приличествующей равным и не допускающей нового их падения до той оскорбительной нужды, в которую ввергли их в настоящий момент бедствия прошедших веков». В полном соответствии с традициями «буржуазных просветителей», Бабёф настаивает на исключительной важности воспитания. Еще Гельвеций, один из интереснейших представителей материалистического крыла «просвещения», утверждал, что «все зависит от воспитания». Бабёф придерживается этого положения и на основании его выводит необходимость равенства в воспитании. Кроме того он выдвигает уже знакомую нам мысль о введении единого прогрессивного налога, а также требование о создании национальной кассы для поддержки бедных. Его внимание привлекает судьба трудящихся. Рост крупных состояний, — концентрация капитала, сказали бы мы теперь, — привел к большому росту числа рабочих. «Из этого не только вытекает падение заработной платы, но также и то, что весьма значительное число граждан не может вообще найти работу даже за ничтожное вознаграждение, которое было фиксировано тираническими и безжалостными богачами и которым волей-неволей довольствуется искусный работник, принужденный к тому своим бедственным положением. А между тем обычный припев людей, лопающихся от жира, заключается в том, что они посылают на работу несчастного, который, будучи лишен возможности удовлетворить самые насущные свои потребности, обращается к ним с просьбой о какой-либо поддержке. Их посылают на работу. Но где же они возьмут эту работу?»

В этом отрывке Бабёф всецело занят критикой явления, выросшего из роста капитализма, из распространения капиталистического способа производства. Вместо рассуждений общего порядка или страстных филиппик против феодализма, мы встречаемся впервые с постановкой вопроса о рабочем классе, о пролетариате. В этом заключается принципиальное значение приведенного отрывка. Здесь Бабёф имел мало последователей и единомышленников в первые, по крайней мере, годы революции. Из редких голосов, подымавшихся в эту пору на защиту рабочего класса, можно отметить разве Дюфурни де Вилье, который, между прочим, также подчеркивал что «собственность и богатство, сосредоточенные в небольшой части общества, низводят огромное число людей на степень людей зависимых… вынуждаемых нищетой отдавать все свое время, все свои силы, самое свое здоровье за заработную плату, едва хватающую на хлеб, нужный для их пропитания». Тем ценнее для нас мысли Бабёфа, высказанные им в эпоху, когда философия и социология победившей буржуазии и не представляли себе существования пролетариата как особого класса в обществе.