Гракх Бабёф и заговор «равных»

Различие в написании фамилии удивляет: вряд ли речь идет о двух разных людях. Невозможно и утверждать наверняка, прилагалась ли записка к той статье, которая была опубликована, или к какой-нибудь другой, если Фреман-Фримен писал Бабёфу не один раз. Любопытно, что автор назвал якобинцев «якобитами»: не выдает ли это, вместе с англоязычным написанием фамилии - Фримен - его британское происхождение?

По заметке гражданина Венсана «Сравнение патриота и душегуба» можно судить о том, как некоторые из участников Французской революции представляли себе идеального человека будущего. По мнению Венсана, этот истинный патриот не только любит родину и всячески содействует ее благу, но и с радостью выполняет обязанности сына, мужа и отца, заботится о слабых, уважает стариков. Злоба и мстительность ему незнакомы, однако он ненавидит врагов отчества, а это не только те, кто сражается против него с оружием в руках, но и люди, запятнавшие себя низкими поступками и аморальным поведением. Впрочем, перед тем как объявить кого-либо дурным гражданином, патриот ищет тому надежные доказательства. Он не играет чужой жизнью и свободой, ему чуждо «иезуитское лицемерие, состоящее в том, чтобы маскировать преступления словом добродетель»{98}. Подобный образ «патриота», с одной стороны, несет в себе имплицитную критику якобинцев, которые, согласно распространенным в термидорианском дискурсе стереотипам, как раз и «маскировали преступления словом добродетель». Однако, с другой стороны, в нем просматривается и прямая преемственность с тем этическим идеалом, который пропагандировали Робеспьер и его сподвижники{99}. Любопытно также, что идеальному патриоту, согласно Венсану, должны быть чужды всяческие интриги и комбинации: он прост и чист, «как свобода». Едва ли такой патриот стал бы участвовать в заговоре «равных»...

Письмо читателя Дювивье, написанное 25 сентября и опубликованное 1 октября в № 21, разделено на две части. В первой поднимается вопрос о введении в действие Конституции 1793 г.: автор возмущен тем, что вместо столь мягкого и демократичного закона до сих пор действует революционный порядок управления. Этот террористический режим, считает Дювивье, угрожает не только жизни и свободе французов, но и их собственности. Как видим, этот читатель Бабёфа далек от каких бы то ни было коммунистических взглядов. Во второй части письма корреспондент выражает недовольство тем, что о только что происшедшем тогда покушении на Тальена - политика, игравшего при Термидоре одну из ведущих ролей в демонтаже системы Террора, - говорят меньше, чем во время Террора говорили о покушении, совершенном против Колло д’Эрбуа{100}.

Неприязнь к Колло высказал и анонимный автор письма Бабёфу от 4 октября 1794 г. С помощью цепочки своеобразных (и довольно наивных) рассуждений он делал вывод о низменном моральном облике депутата и его причастности, наряду с Барером и Бийо-Варенном, к «партии террора». В то же время безымянный корреспондент выражал поддержку Конвенту в целом: «Это заседание... было примечательно той энергией, которую подавляющее большинство [депутатов] проявило в поддержке принципов и [выступлении] против дезорганизаторов общества... Поведение Национального конвента было таким, каким оно должно быть всегда - благородным, твердым, устрашающим заговорщика, под какой бы личиной он ни собирался предать родину»{101}.

Интересно, что Бабёф тогда подобных взглядов уже не разделял. В номере от 30 сентября можно прочесть: «Заседания Конвента являют картину скудости... молчания и ничтожества»{102}.

В какой-то степени к публицистике можно отнести и письмо гражданина Дюфура, прокомментировавшего критику Бабёфом почтовой службы, не доставлявшей подписчикам его газету. Корреспондент увидел в недобросовестности почтальонов проявление «якобинского духа» и следы заговора{103}. Впрочем, по мнению Г.С. Чертковой, перебои с доставкой газеты действительно могли быть результатом целенаправленных действий, правда, со стороны термидорианский властей{104}.

Четвертая группа писем - сатирические и художественные тексты. Бабёф в каком-то смысле сам побудил своих читателей к сатире на злобу дня, поместив в № 6 объявление о розыске общества, называвшегося Якобинским и некогда боровшегося за права человека{105}. Неделю спустя, в № 12 появилось шуточное письмо за подписью Кандид как ответ на это объявление{106}. Еще одно послание Кандида, выдержанное в столь же ироничном тоне, увидело свет в следующем номере{107}.

В № 14 от 23 сентября 1794 г. также появилась сатирическая заметка в форме письма читателя. Некий «друг Одуена и Барера» пытался оправдать политическое поведение своих «товарищей», но делал это так нарочито неуклюже, что его «оправдание» скорее походило на обвинение{108}. Письмо явно перекликалось с критикой Бабёфом Одуэна в № 9 от 15 сентября{109}.