Грань

Я старательно напряг мозги, пытаясь вспомнить, чем еще занимались средневековые девицы. Ничего путного в голову не приходило, а лезть за советом в книжку было стыдно. Я неуверенно промямлил:

— Еще они вышивали и танцевали на балах.

Лицо Варьки удивленно вытянулась, а затем она затряслась в хохоте.

— Ну, ты даешь, папка! Единорог вышивает и танцует! Класс!! Я тебе ни капельки не верю, ну вот ни настолечки!.. — Она показала пальцами расстояние размером с блоху. Затем поинтересовалась мечтательно: — А ездить на себе верхом он ей позволял?

— Конечно, нет, — на этот раз я был уверен в ответе. — Да она и не посмела бы об этом просить. Единорог — священное животное.

— Фу, как скучно. Кататься на нем нельзя, играть он не умеет… Только кланяется и цветы собирает. Мои волки в сто раз лучше!

— Какие такие волки?

Она зажала рот ладошкой, словно выболтала страшную тайну. А потом обреченно помахала ею и вздохнула.

— Ладно уж, скажу. Но только, чур — никому ни слова. Даже маме. Обещаешь?

— Я нем, как замороженная рыба.

Я провел пальцами по губам, застегивая их на невидимую молнию.

— У меня есть два волка — черный и белый. И они всегда со мной. Они гораздо лучше, чем этот единорог из книжки. Они играют со мной и катают на спинах. Шерсть у них длинная, теплая и пушистая. Теплее, чем у него! — Она потрясла розового бегемота. — У черного волка глаза желтые, как солнце, а у белого голубые, как… как небо в книжке. Жаль, что ты не можешь их видеть! Я их очень-очень люблю.

— Неужели ты любишь их больше, чем нас с мамой? — захотелось мне ее поддеть.

Варька отнеслась к моему вопросу на редкость серьезно. Она думала не меньше минуты, опустив глаза и шевеля губами.

— Я не знаю, пап. Только ты не обижайся, ладно? Просто они ведь со мной всегда. Даже когда я сплю или когда я в детском садике. А вы нет. Но вас с мамой я тоже очень люблю!

Меня слегка покоробило, что я для нее равнозначен каким-то мифическим четвероногим. Поэтому следующий вопрос вышел сухо-насмешливым:

— Ну, и где же они сейчас, твои волки? Если они все время с тобой, то должны быть в этой комнате.

— Они не в комнате. Они тут.

Варежка дотронулась до своей груди.

— Как же они могут катать тебя на спинах, если сами находятся в тебе?..

Она вздохнула — совсем как взрослая перед неразумным ребенком.

— Ну папа, почему ты не понимаешь? Почему нужно все тебе объяснять? Как маленькому, честное слово… — Она огорченно покачала головой. — Ладно, попробую еще раз. Только если ты не поймешь, я не виновата. Вот смотри: есть я. Два уха, голова и ноги. И эта 'я' сидит сейчас с тобой рядом. А внутри меня есть еще одна — та, что думает и чувствует. А еще там есть два волка. Понял?

— Понял, — мне удалось сдержать ироническую улыбку. — А у той, что внутри, тоже есть уши и ноги?

— Конечно, пап. Она же — это и есть я.

— Уфф, Варька, по-моему, пора спать. А то ты меня совсем запутаешь. Здесь — ты, там — ты… А ну-ка, чистить зубы и в кровать! И чтобы с утра ты была одна-единственная и целая, а не одна в другой, как матрешка.

Надув губы, Варька молча прошествовала в ванную, а оттуда к себе в кровать. Натянула пижаму и, обиженно сопя, забралась под одеяло. Когда я выключил свет и подошел, чтобы поцеловать ее в лоб, тихонько попросила:

— А ты можешь и им пожелать спокойной ночи?

— Твоим волкам?

— Да.

— Я бы пожелал, но я даже не знаю, как их зовут. А желать спокойной ночи без имени невежливо — они могут обидеться.

— Их так и зовут: Белый Волк и Черный Волк. Теперь пожелаешь?

— Хорошо, малышка, — я тихонько подул ей на правое веко, и оно послушно опустилось. — Спокойной ночи, Белый Волк. — Затем пришел черед левого. — И тебе, Черный Волк, добрых снов. Ты довольна, Варежка?

— Да, пап, спасибо, — пробормотала она с закрытыми глазами. — Они правда-правда очень хорошие. Они меня защищают, они дерутся с тигром, который меня иногда грызет…

— С тигром? Он тоже внутри тебя?

— Да… — она прошелестела это еле слышно, засыпая.

— Ладно, расскажешь о тигре завтра. А теперь — крепко спать до утра.

— Нет, пап… не расскажу… Он слишком страшный…

Она свернулась клубочком, подтянув коленки к груди, и затихла.

Варька моя, Варенька…

Имя нашей дочке придумала Алиса. Я был против, говоря по правде: грубовато, не изящно, ассоциации с варварством. Но она настояла, моя упрямая интеллектуалка: 'В наше время нельзя быть стопроцентной женщиной. Хочу, чтобы она выросла сильной и самостоятельной — не чьей-то игрушкой, не дебелой домохозяйкой. Варвары — это напор и жизнестойкость, это новое и мощное, что приходит на смену старью'. Против жизнестойкости я возражать не осмелился — качество супер-нужное в наше время. Так и вышло: она на редкость активна и отважна, наша маленькая девица. Платьев и платочков не любит — только брючки и комбенезончики. В младенчестве, закаляя ее, Алиса разрешала ползать голой по всей квартире. И хоть бы раз чихнула…