Грань

– Чего-чего, ме-е-е, – протяжно мекнув, уже менее сердито откликнулся человечек и, перестав размахивать кулаком, опустил руку вниз. – Я спросил, как тебе мой пляс. Понравился, поди… Видел же, как я вприсядку всякие разные па выдавал… Ох! и люблю же я этот пляс, вот честно, уж очень я уважаю его… А ведь русский народ под этим самым делом, – и человечек, приподняв свою тупую широкую морду, а может, все же лицо, правым указательным пальцем постучал по шее, причем послышался гулкий звук, словно кто-то звякнул стаканчиком об стаканчик, – так вот, под этим самым делом частенько он этот пляс выдает… Ну, уж, конечно, не так, как я, по всем, значит, правилам танца, а так, слабенько, пошатываясь и покачиваясь, подчас не удерживаясь на ногах и падая в грязь мордой. Эх! такая песня, музыка и пляс красивые, а вы, шлёнды, пропившие мозги, лицо, род и землю, только и помните его в неадекватном состоянии… Ты же, свин, тоже пляшешь, хотя и без музыки, и все время всякие пакостные словечки выкрикиваешь, поганишь традиции, песни, плясы… Ах ты, пьянь рваная!..

– А давай ему язык отрежем, – неожиданно вмешался в разговор тот самый пронзительно-резкий голос. Он раздался где-то позади Витька, и через миг на правое плечо того кто-то вскочил и довольно крепко надавил на него, глубоко и болезненно врезавшись копытами в свитер и кожу под ним.

Виктор Сергеевич, как сумел, повернул голову и увидел второго человечка, хотя теперь, разобравшись в голосах, коими они гутарили, он со стопроцентной уверенностью мог сказать, что видел перед собой тех самых некошных. Так вот, тот второй некошный был очень сильно похож на первого и отличался от него лишь менее массивным носом да оттенком кожи, которая смотрелась светло-ореховой. Одет же он был не в косоворотку и штаны, а в добротный серый костюм-троечку, белую рубашку с укрепленной на шее черной бабочкой. Клиновидная борода его была совсем редкой, не более двух десятков седых волос.

– Так что, Луканька, – обратился он к своему сородичу и больно переступил копытцами на плече Витька, так что укрывающая свитер листва и стебли плюща не смогли спасти своего обладателя от рези на коже, – отрежем ему язык, чтобы более ему не было повадно похабить песни погаными словами… Чтобы более ему не было повадно похабить танцы своими пьяными кривляньями… Да и, потом, не люблю я, когда всякая рвань, как ты правильно выразился, калечит веселые и легкие песни, сохранившиеся в народе с давних времен.

– Да я что ж… я, как ты понимаешь, всегда за… Шайтан, – согласно кивнул головой в ответ Луканька.

И тогда внезапно Шайтан подпрыгнул вверх и, протянув левую руку, ухватив Витька за его червеобразные, замасленные и немытые волосенки, резко дернул спеленутого, связанного алкоголика на себя. И тот, точно подкошенная травинка, подчиняясь силе некошного и слабости своих дрожащих и плохо поддерживающих тело ног, повалился правым боком туда, вниз, стремясь всем своим корпусом достигнуть укрытого разнообразной грязевой массой линолеума. Во время своего падения Виктор успел заметить, как Луканька медленно двинул свою цокающую поступь к краю стола и круговым движением руки, словно фокусник, достал из воздуха недлинный, острый, с загнутым клинком, кинжал… Вот-вот, не нож, а самый настоящий кинжал, изогнутость клинка которого напоминала коровий рог, сама же рукоять почти черного цвета оканчивалась ромбовидно-округлой золотой головкой и изящным золотым ограничителем, на поверхности которого просматривались нанесенные черные человеческие черепа.

Витюха, с шумом съехав спиной по печи, вскоре расстался и с этой опорой да, пролетев немного, достиг пола, плюхнувшись правым боком на эту зашлакованную плоскость. И сей же миг увидел перед собой копыта Шайтана, который, будучи очень предусмотрительным, покинул летящего хозяина дома еще в самом начале его движения и теперь поджидал алкоголика, стоя на полу, переминаясь с ноги на ногу, вернее, с копытца на копытце, существенно утопая ими в грязи, покрывающей линолеум.

Но стоило Витьке приземлиться на пол, как Шайтан поднял свою ногу, уперся козлиным копытом в лоб несчастного алкоголика и хорошенько пихнул его, намереваясь развернуть и положить спиной на линолеум. От такого резкого и довольно сильного толчка Виктор, во время стремительного своего падения притулившийся ногами к печи, почти развернулся. А так неудачно застрявшие ноги даже чуток сползли с поверхности печи. Тогда Шайтан, решивший придать хозяину дома лежачее положение, запрыгнул ему на грудь и начал скакать по ней, при этом (несмотря на обильно покрывающий тело Витюхи плющ) больно врезаясь копытцами в кожу. От этих безжалостных прыжков, а вернее сказать, этого безжалостного утаптывания, Витек наконец-то сполз с печи окончательно и, улегшись на полу, принял горизонтальное положение… Правда, глаза его как-то неестественно вылезли из орбит, округлившись и увеличившись одновременно, а рот, приняв перекос вправо, исторгал из себя лишь пронзительное «Ох-ох!», будто забыв все другие междометия и слова.