Грань

— Признаюсь, это были не только списки особо опасных. Я добавил его имя в базу данных преступников, ордер на арест или прослушку разговоров которых можно было получить автоматически.

— Ты сумел проникнуть… — Эллис перешел почти на шепот. — Ты имеешь в виду, что не обращался ни к одному судье?

— Нет. Я получил прямой доступ в систему. Если бы я каждый раз дожидался, пока ордер подпишет судья, шансов поймать нашу птичку не оставалось бы никаких. И послушай, Арон, я не собирал таким образом незаконных улик, которые решился бы потом использовать в суде. Боже упаси! Мне это было нужно, чтобы найти Лавинга.

— Господи… Когда мы в субботу встречались с Уэстерфилдом, он сказал, что приказ «дознавателю» был перехвачен ими путем законной проверки электронной переписки. То есть существовал ордер. Это была одна из твоих проделок?

Да, это был мой фальсифицированный ордер, и пришлось признать:

— Увы, это так.

— Стало быть, когда ко мне заявился Албертс, чтобы поговорить с тобой, он уже что-то знал?

— Скорее, догадывался. — Я спрятал концы в воду довольно надежно, но в своем рвении добраться до Лавинга мог где-то наследить. — Он или сам Стивенсон пытаются выявить сейчас случаи выдачи «левых» ордеров, и там можно нарыть кое-что указывающее на меня. Албертс ведь и Фредди звонил. И тоже расспрашивал обо мне.

В трубке я услышал отчетливый скрип. Мне представилось, как мой босс в волнении раскачивается в своем кресле, ширина спинки которого точно соответствовала ширине его плеч.

Я понял, что Эллису лучше увидеть картину во всей ее неприглядной полноте.

— Самое хреновое, — сказал я, — то, что Стивенсону совершенно наплевать, спас мой фальшивый ордер от смерти семью Кесслер или нет. Я теперь много о нем знаю. Для него это вопрос принципа. Он собирается проводить эти слушания не для того, чтобы его переизбрали, не для роста популярности партии и появления своих портретов в газетах. Он искренне верит в закон и порядок. А слежка без ордера — преступление.

Как, разумеется, и слежка по подложному ордеру.

Мне припомнилось неприятное чувство, охватившее меня, когда я прочитал выступление Стивенсона и понял, что такой может быть моим злейшим врагом: могущественный политик с глубочайшей убежденностью в своей правоте. В особенности когда человек, которого он собирался сделать своей мишенью — то есть я сам, — был настолько очевидно не в ладу с законом.

Такое же гадкое чувство возникло у меня, когда я понял, что уже ищу компромат на Стивенсона, все, что заставило бы его отказаться от мысли вызвать повесткой на слушания меня. Да, признаюсь, я не идеален — и тоже в случае необходимости готов надавить на уязвимые точки людей. Но у Стивенсона их, похоже, просто не было. Ему нравились молоденькие девушки, но для холостяка это не выливалось в проблему. Его избирательные кампании финансировались большей частью из фондов политических организаций, поддерживающих консервативную партию в Вашингтоне. Но из тех же источников черпали средства все политики, только его снабжали деньгами охотнее и щедрее, чем многих других. Даже его помощник Сэнди Албертс проявил предусмотрительную щепетильность: перейдя в штаб Стивенсона, он оборвал все связи с компаниями, чьи интересы прежде лоббировал.

Зацепиться было не за что.

И я не располагал ничем, что мог бы предложить ему в обмен на иммунитет. К тому же я представлял собой именно то явление, которое он стремился разоблачить и искоренить: правительственный агент, работающий на глубоко законспирированную организацию и слишком легко обходящий законы своей страны.

— На чем вы со Стивенсоном остановились? — спросил я.

— Он затребовал материалы по всем делам, которые ты вел за последние несколько лет, когда доходило до суда над преступниками.

Чтобы установить, не были ли наемные убийцы или «дознаватели», которых я помог усадить за решетку, приговорены судом на основании незаконно полученных записей.

— Это касалось только Лавинга. Во всех остальных случаях я чист.

— На него этот аргумент едва ли подействует.

Верно. Не подействует. Преступление, даже совершенное однократно, не перестает быть преступлением.

— Ты же понимаешь, — продолжал Арон, — что если я не пришлю ему материалы добровольно, их придется выдать по постановлению суда? И тебе придется давать показания во время слушаний.

Что поставит крест на моей карьере «пастуха».

А еще, вполне вероятно, станет началом крайне неприятного судебного процесса, чреватого для меня несколькими годами тюрьмы.

— Но мы сейчас так близки к тому, чтобы взять Лавинга, — сказал я, съехав от напряжения на самый край кресла. — Пожалуйста, сделай все возможное, чтобы Стивенсон…

Мой босс, обычно воплощенное спокойствие, на этот раз был близок к тому, чтобы наорать на меня.

— Я и так ловчу, как могу, помогая тебе в этом х…м деле, Корт!

— Знаю. Я буду добровольно и искренне сотрудничать со Стивенсоном. Обещаю. Но только после того, как мы прищучим Лавинга. Потом я готов нести полную ответственность за все, что сделал.