Грань

— Вы хорошо разбираетесь… — Но потом только помотала головой. — Если честно, я не знаю. Ему уже случалось избивать ее. Однажды она угодила после этого в больницу, но уверяла, что все произошло случайно. Мари для него — бессловесная жертва, и он этим пользуется. Знает, что в крайнем случае она всегда возьмет вину на себя. Вот и в этот раз придумала вполне убедительную историю, как некий тип случайно сбил ее с ног. Но я уж не знаю, можно ли ей верить.

— А переадресация почты? Она порвала с Эндрю и перебралась жить к вам?

Джоанн поймала свое отражение в старинном, потемневшем от времени зеркале и отвела взгляд.

— Да, так и получилось. Эндрю живет полнокровной жизнью. Он талантлив, хорош собой и считает мою сестру тоже талантливой. По крайней мере не устает твердить ей об этом. Однако он к тому же ревнив и деспотичен. Убедил Мари уйти с постоянной работы и съехаться с ним. Но продержались они всего пару месяцев. Эндрю непрестанно злился на нее, а когда она оставила его, совсем слетел с катушек. Слава Богу, что мы живем неподалеку и у нее нашлось пристанище хотя бы на время.

Мари было ее настоящим именем, она официально не меняла его. Как выяснила Дюбойс, еще в подростковом возрасте она несколько раз сбегала из дома, ее задерживала полиция за хранение наркотиков и мелкие кражи из магазинов, но по малолетству уголовные дела не возбуждались. Складывалось впечатление, что во все эти авантюры ее втягивали парни с единственной целью — подставить как единственную виновницу.

Впрочем, эти детали никак сейчас не влияли на мою работу и не были даже важны для нынешнего разговора с Джоанн. И потому я предпочел не говорить об этом.

— Значит, вы изучали наше прошлое? — спросила она.

— Да, насколько это было необходимо.

Помолчав с минуту, Джоанн, еще менее склонная шутить, чем я, спросила меня с застенчивой улыбкой:

— И что же вам удалось выяснить про меня?

Я не сразу нашелся что ей ответить. Биография, выданная мне Дюбойс, была историей ничем не примечательной жизни. Она всегда и ко всему подходила с чувством ответственности: к учебе в школе и колледже, работе статистика, обустройству своего дома. Член родительского комитета в школе, где училась Аманда. Даже те эпизоды, которые в положительном или отрицательном смысле выбивались из четырех десятилетий заурядного существования, не могли считаться чем-то необычайным, как, к примеру, многодневный поход, совершенный по Европе после окончания средней школы — вероятно, самое яркое воспоминание ее юношеских лет, — или серьезная авария, в которую она попала несколько лет назад.

— Я выяснил, что вы тот человек, о котором мне не приходится постоянно тревожиться.

Улыбка пропала. Джоанн пристально посмотрела мне в глаза.

— Из вас получился бы хороший политик, Корт. Спокойной ночи!

20

В одиннадцать часов вечера, осмотрев еще раз дом изнутри, я вышел наружу и пристроился поверх мягкой кучи опавшей листвы. Потом начал изучать округу в монокуляр ночного видения «Ксеноник супервижн 100». Эти штуки стоят бешеных денег, но они лучшие в своем классе. Мы позволили себе приобрести только три таких прибора, и сегодня утром мне повезло: я выписал для себя последний из оставшихся на нашем складе.

Обычно это входит в обязанности «двойника», но я считал, что и мы, «пастухи», не должны чураться простой работы. Часть философии Эйба, разумеется, и та самая ее часть, которая, можно сказать, и привела его к гибели.

Всматриваясь, я старался заметить любое отклонение от нормальной картины. Мои плечи болели, словно связанные узлом. И дышал я тяжеловато. Прибегая к обычному своему средству, стал мысленно повторять: камень, ножницы, бумага… камень, ножницы, бумага…

Убаюканный плавным скольжением по земле теней облаков в свете луны, я начал постепенно расслабляться. Через сорок минут, когда мои пальцы слегка свело от тяжести прибора, а в мышцы рук стал проникать холод, я вернулся в дом.

В своей спальне я отстегнул кобуру фирмы «Ройал гард», достал из спортивной сумки флакон со специальным гелем и стал медленно втирать небольшое его количество в натуральную кожу, теперь уже потемневшую, как любимая бейсбольная перчатка. Гладкая сторона кобуры должна соприкасаться с моим телом, грубая — всегда быть обращена наружу. На самом деле уход ей сейчас не требовался, но это занятие всегда меня успокаивало.

Покончив с ним, я принял душ и завалился на бугристый матрац старой кровати, не забыв задернуть шторы, хотя шансы на то, что из-за стволов благородных дубов, растущих перед окном, вдруг появится убийца, были, прямо скажем, равны нулю.

При этом само окно я чуть приоткрыл и слышал шелест крон деревьев и гораздо менее отчетливый шум воды в бурной реке, протекавшей метрах в восьмистах отсюда.