Грань

Линдгаард подошел к окну, раздвинул шторы и увидел, как за горизонт опускается солнце. Небо вокруг было подернуто рваными серыми клочками туч, а в воздухе чувствовалось, что недавно прошел дождь, а может, была и гроза. Однако Эрик, видимо, спал настолько крепко, что совсем ее не слышал. Асфальт на дороге во дворе тоже был влажный, но уже подсыхал, как бывает после сильного, но короткого ливня.

Эрик сел на диван и задумался. Было ли пережитое им только что сном или все это было на самом деле, как сказал этот рыжий странный Тур, так похожий на того самого скандинавского бога? И что нет никаких снов, по крайней мере, в том смысле, как мы их знаем, и все это действительность, просто происходящая порой в других причудливо переплетенных между собой измерениях. Разобраться и доказать, так это или нет, прямо сейчас не представлялось Эрику возможным. Поэтому он пошел запустить цикл приготовления кофе, чтобы затем, попивая черный напиток, вспомнить, а все ли он положил в сумку. До вылета оставалось чуть меньше 12 часов.

Глава 20

Аню встретила замечательная погода финского весеннего утра. Потом был обычный рабочий, ничем не примечательный день в стерильном офисе с опрятными, модно одетыми коллегами, неспешным течением времени и решением вопросов. Иначе говоря, огромный контраст с недавними событиями, произошедшими с девушкой зимой. До сих пор в сознании, в мыслях сохранялась память обо всех этих снах, провалах в памяти и во времени. Много раз Аня пыталась анализировать ту странную мистику, внезапно охватившую ее круговоротом. Что из всего этого было правдой, если вообще было хоть что-то? Или же все эти странные видения и ночные визитеры не что иное, как ответ ее подсознания на удар, которым стала внезапная потеря родителей? А быть может, и то, и другое разом?

Чем больше девушка думала об этом, тем больше склонялась к мысли, что однозначно подтвердить или опровергнуть ту или иную гипотезу было нельзя. И что в этой ситуации, как и вообще очень часто в жизни, истина в твоем мире определяется во многом твоим взглядом на нее и твоим же выбором, во что верить.

Но время, как всегда, подобно ластику стирало боль и иглой сшивало раны. Не полностью, а так, что, присмотревшись, всегда можно было увидеть их контур, навсегда отпечатанный на душе кривым шрамом. Точно так же чистому листу уже никогда не стать идеальным, неважно, насколько сильно и как долго ты стирал ластиком надписи с него. Однако поверх все же можно написать что-то новое, что станет определять уже свой актуальный смысл, а старых отметок от прошлого текста за ним будет и не разглядеть. Конечно, только в том случае, если специально не приглядываться.

Руководствуясь этой аналогией, Аня выбрала для себя жить дальше, писать заново, а не всматриваться в следы, оставленные тем, что уже было стерто. Конечно, не начисто, а так, как получилось.

Но жизнь была бы очень скучной и предсказуемой и перестала бы развиваться, стагнировала, если бы она полностью определялась лишь выбором человека. Ане этой ночью суждено было в который раз испытать это правило на себе.

Свет в спальне был выключен вот уже примерно как полчаса. Аня лежала в кровати, чувствуя, как сознание начинает балансировать на грани между сном и явью. Голова ее наполнялась туманом, и девушка понимала, что уже очень скоро провалится в другие миры, чтобы завтра снова открыть глаза в своем. В этот момент сережка в ее ухе, та самая — серебряный крестик в круге, нежно завибрировала и тонко зажужжала.

Анна, конечно же, помнила и понимала, что это значит, и уже приготовилась услышать тот самый низкий покровительственный голос. Последний нисколько не заставил себя ждать и, как и раньше, заполнил собой все сознание девушки:

— Аня, доброй ночи. Как ты? Много твоего времени я сегодня не займу.

— Привет, Зенос. Все нормально. У тебя что нового?

— Масса вещей, если честно. Наш мир, например, в очередной раз умер, но, как ты понимаешь, раз я говорю с тобой, значит, не все так однозначно.

— Умер ваш мир? — озадаченно, во многом благодаря ночному времени и тому, что ее вырвали из погружения в сон, спросила Аня. — Не слышно, чтобы ты был расстроен по этому поводу.

— А чего расстраиваться-то? Для нас это, можно сказать, почти регулярная процедура. Происходит раз в сто лет примерно. По вашему счету. Можно сравнить с извержением вулкана, например. Неприятно, но жить можно, — он немного помолчал, а потом добавил уже серьезней: — Жить-то, конечно, можно, но до определенного момента… М-да. Ну да ладно. Это наши проблемы. Я здесь не за этим. Скажи мне, твое желание отомстить еще присутствует?