Грань безумия

– Я вот тоже, – с каким-то сожалением сказал бывший комкор. – Последний раз в храме был еще в девятьсот пятнадцатом, в Вильно… Помню, батюшка тамошний очень толстый был, а борода жиденькая совсем, рыжеватая. А после напились, и штабс-капитан Воротилин застрелился. Выйду, говорит, воздухом подышать, а потом унтер вбегает и говорит – там их благородие того-сь… В висок из «браунинга». А мы даже выстрела не слышали за картами, партией в баккара, я выигрывал как раз. Зачем память все это хранит, с какой целью?

– А вы почему спросили, Артур Манфредович?

– Про воцерковление? Признаюсь, напугал меня Ивлев. Тоже постоянно кажется, что за нами следят.

– Возможно, звери?

– Надеюсь, что звери. Надеюсь… Спите, Коленька, скоро вставать. Снег вроде перестает.

* * *

Таганцеву опять приснился допрос, только на сей раз у следователя Цудейкиса были светящиеся молочно-розовые глаза, и он протягивал не пачку папирос «Блюминг», а полную пригоршню чего-то скользкого и шевелящегося. Совал Таганцеву прямо в лицо, ласково предлагая:

– Угощайтесь, гражданин Таганцев. Угощайтесь. Угощайтесь…

С коротким вскриком Таганцев открыл глаза. Светало, снег окончательно прекратился. Он сидел в пещерке под выворотнем в компании кулака Ивлева и безмятежно спящего Кости Жданова, совсем неподалеку неразборчиво звучали голоса. Таганцев выбрался из укрытия, с болью разгибая суставы, и увидел, что Керя держит на мушке коренастого мужичка лет пятидесяти, а может и больше – поди разбери по небритой замурзанной физиономии под треухом. На ногах мужичка были широкие самодельные лыжи.

Тут же стояли Граве и Муллерман. Граве, похоже, допрашивал мужичка.

– Сколько примерно километров до поселка?

– Так каламетров тридцать, – отвечал мужичок, испуганно зыркая глазами по сторонам. На снегу поодаль валялись засаленная котомка и ружье, древняя с виду одностволка.

– Это не ты тут ночью вокруг вертелся?! – рявкнул Керя, угрожающе дергая стволом карабина.

– Да я ж только вот пришел…

– Не брешешь? Сколько вас тут?!

– Да один он, один, – остановил оскалившегося уголовника Граве. Мужичок с надеждой посмотрел на комкора и шмыгнул носом. Муллерман наконец увидел Таганцева, подошел к нему и доверительно прошептал:

– Местный. Ну как местный – вот, говорит, тридцать километров до поселка, про наш побег не в курсе, идет к куму в гости.

– А зачем нам поселок? – также шепотом осведомился Таганцев.

– Поселок нам вовсе не нужен, – покачал головой экс-проректор. – Да и название ничего не говорит, дыра, наверное, какая-то.

Мужичок тем временем потоптался лыжами в снегу и попросил:

– Товарищи, братцы… Я ваше дело понимаю, беглые, то-сё, но вы меня пустите, пожалуйста. Говорю же, к куму иду. Покамест я дойду, вы уже далеко будете, да я и говорить ничего не стану, себе хуже, уполномоченный замучает – где видал да кого, да чем помог, да не заодно ли… Хочете, так свяжите меня, только так, чтоб развязался помаленьку.

– Что в сидоре? – спросил Керя.

– Котелок, чай, сало, сахару немного, – с готовностью принялся перечислять мужичок. – По мелочи разное. Вы берите, если хочете, мне не надо. Я так дойду.

Керя быстро, мельком взглянул на Граве, тот коротко кивнул. Керя опустил карабин, прислонил его к дереву.

– Давай сюда сидор, – велел уголовник.

Мужичок неловко развернулся на своих коротких лыжах, нагнулся к котомке. Таганцев даже не успел заметить, как в руке уголовника появился складной нож. Он метнулся к мужичку и воткнул лезвие куда-то в горло. Таганцев в ужасе отвернулся, услышал короткий хрип и хруст снега.

– Зачем?! – воскликнул Муллерман.

– Прибрал, – сообщил Керя. – Пойду похезаю.

Кто-то потряс Таганцева за плечо. Это был Граве, он смотрел печально, сказал:

– Так надо было. Слишком многое зависело от того, отпустим мы этого мужика или нет.

– Привязали бы, как он просил…

– Коленька, зря вы вылезли. Лучше поспали бы еще часок. А то позавтракаем и пойдем.

Мужичок ничком лежал в снегу, рука была протянута к котомке. Из-за кустов доносились отвратительные звуки – это испражнялся Керя. Экс-проректор Коммунистического университета трудящихся Востока бочком подошел к котомке, развязал узел и сказал, заглядывая внутрь:

– Точно, сало. И котелок. Надо в самом деле костер развести, попить горячего.

* * *

Горячий несладкий чай с хлебом, колбасой и горбушей согрел Таганцева. Остальные тоже приободрились, передавая по кругу котелок. Даже мрачный кулак отдувался и говорил:

– Чаю выпить – самое то. Помню, у нас в деревне если сядем чаевничать, то, бывалоча…

– Что дальше будем делать, а? – перебил его Керя. Он с чмоканьем обсасывал рыбий хвост. – Поселок нам на хрен не нужен.

– Тут вблизи больше ничего и нет, – сказал Граве. Его тонкое интеллигентное лицо хмурилось, комкор что-то напряженно обдумывал. – Но поселок маленький, там все друг друга знают, новые лица сразу привлекут внимание… тем более такие…

– Надо к большому городу идти, – заключил уголовник. – Поселок обойдем, заодно и определимся, куда дальше хрять.

– Согласен, – кивнул Граве.

Одностволку убитого мужичка, к которой имелось семь патронов, отдали Зоту Ивлеву.