Грань будущего

Валькирия вспомнила этого человека. Он ни на шаг не отходил от генерала, который направился прямиком к ней, чтобы пожать ей руку в начале нелепого приема, устроенного в честь прибытия ее отряда. Там хватало офицеров, которые ухитрились получить высокие звания, даже ни разу не побывав на передовой. Но этого типа отличали явное желание выслужиться и готовность целовать в зад всех вышестоящих.

Они коротко переговорили. Генерал, казалось, был удивлен, а Рита старательно контролировала и выражение лица, и малейшие движения тела. Затем она вернулась на плац, прошла вдоль рядов мужчин, которые словно склонились перед ней. Выбрала местечко возле солдата, который волком смотрел на нее, и тоже приступила к упражнению. Она чувствовала жар его тела через разделявший их прохладный воздух.

Солдат не двигался. Рита не двигалась. Солнце висело высоко в небе, медленно поджаривая их заживо. Рита заговорила – так тихо, что услышать ее мог только застывший рядом солдат.

– У меня что-то с лицом?

– Я ничего такого не вижу.

Если не считать слегка странной интонации, солдат говорил на общем английском очень чисто, его было несложно понимать. Совсем не так, как в Северной Африке. Люди из бывших французских колоний не смогли бы двух слов связать на бёрсте, даже если бы от этого зависела их жизнь.

Общий английский – или бёрст – был искусственным языком, созданным для того, чтобы решить проблему коммуникации в армии, в которой служили солдаты из десятков разных стран. Лексика его была существенно урезана, грамматические несоответствия в массе своей ликвидированы. Составляя приблизительный языковой строй, из него намеренно исключили все ругательства, но нельзя так просто запретить солдатам вставлять через слово непристойности в форме глаголов, существительных и прилагательных.

– Ты довольно долго смотришь на меня.

– Возможно, ты права, – согласился он.

– Ты чего-то от меня хочешь?

– Ничего такого, что я готов обсуждать здесь и сейчас.

– Тогда подождем, пока все это закончится.

– Кирия, баран безмозглый! Сохранять позицию! – рявкнул лейтенант.

Рита продолжила выполнять упражнение. На ее лице застыло настолько непроницаемое выражение, словно она ни разу в жизни не испытывала потребность в нормальном человеческом общении.

Изометрические отжимания оказались куда тяжелее, чем можно было подумать. Капли пота выступали вдоль линии роста волос, стекали по вискам, попадали в глаза, которые адски жгло от соли, – и сбегали вниз по шее, капая на землю с груди. Приходилось терпеть эту постоянную щекотку – точно так же, как в Доспехе. «А эта самурайская тренировка не так уж бессмысленна», – решила про себя Рита.

Когда физический дискомфорт становится практически невыносим, лучше всего отпустить разум. Рита заставила себя не обращать внимания на протестующе ноющие мышцы и вместо этого принялась наблюдать за тем, что происходит вокруг. Бригадный генерал из генштаба, казалось, был озадачен ее вторжением в его вотчину. Для него, человека, который ни разу не оказывался в настоящем сражении, этот тренировочный плац, с ласковым бризом океана, тоже, скорее всего, был частью войны. Людям, которые никогда не вдыхали смесь запахов крови, пыли и горящего металла, пропитывавшую все на поле боя, было легко представить, что жизнь на базе – война, что тренировка – война, что подъем по карьерной лестнице – тоже война. Но был лишь один человек, для которого война включала в себя весь этот безмятежный день перед боем, – женщина по имени Рита Вратаски, затерянная во временных петлях.

* * *

Рита часто мечтала о том, что однажды встретит другого человека, тоже знающего по собственному опыту, что такое временные петли. Она даже придумала фразу, по которой они смогут узнать друг друга. Эта фраза была известна только Рите. Эту фразу они разделят на двоих.

Если бы другой человек угодил во временную петлю, это бы означало, что кто-то еще случайно смог уничтожить сервер-мимика. И точно так же, как Рита, он был бы вынужден держаться подальше от тех, кто не попал под действие петли, у него не было бы другого выбора. Он отдалился бы в том числе и от нее. Он был бы одинок.

Возможно, она не смогла бы путешествовать по этой петле вместе с ним – хотя, как знать, может, и смогла бы, и эта мысль приводила ее в ужас, – но в любом случае она могла бы дать ему совет. Разделить его одиночество. Объяснить, как можно вырваться, поделиться знанием, которое сама она приобрела ценой двухсот одиннадцати смертей. Он смог бы победить свои сомнения точно так же, как Рита. Он стал бы великим воином.

Но в самой глубине души Рита была уверена, что никто и никогда не сможет сказать ей те слова, которые знала только она.