Грань человечности

Ферзь умудрялся возвращаться с добычей даже после того, как пришли приматы – здоровенные мутировавшие и приспособившиеся к суровому климату павианы, скорее всего – разбежавшиеся из Иркутского зоопарка. Как они не погибли во время наводнения – непонятно. Чем они питались в разрушенном городе – неизвестно. Фактом оставалось лишь то, что, мигрировав в уцелевшую часть города, павианы предпочитали питаться людьми. В условиях новой напасти добывать норму становилось все труднее, и Антон все чаще говорил о том, что надо искать выход из ситуации. Что нужно или воевать с релейщиками, объединившись с другими общинами, или уходить из города. Его не поддерживали. Люди привыкли к такой жизни. Привыкли к тому, что их обирают. Зато – без лишнего риска погибнуть в схватке с павианами, напороться на арматуру в поисках пути из города или замерзнуть насмерть, такой путь найдя. Сначала просто кривились и уходили в сторону, когда Ферзь заводил разговор, если это происходило на совете – плавно съезжали с темы. А со временем начали выказывать открытую неприязнь к его словам. Особенно когда к этим словам начали прислушиваться самые молодые члены общины – ребята от восемнадцати до двадцати пяти лет, для которых Ферзь был кем-то вроде супергероя.

Некоторые из жителей общины посчитали, что Антон разносит вредные идеи, и вместо того, чтобы пудрить молодым мозги, лучше бы он больше времени посвятил поискам. И в один день на общем собрании Ферзю запретили учить молодежь.

А потом Антон ушел в поиск… И не вернулся. Уходил не один, с еще тремя мужчинами, из тех, что постарше. Вернулись все, кроме него. Рассказали, что попали в засаду приматов, с каждым годом становящихся все умнее. Тело отбить не смогли. Юля тогда прорыдала всю ночь. А через месяц община не смогла набрать норму для сдачи заводским. Ее добавили из своих запасов. Еще через месяц ситуация повторилась. А на третий месяц пришли к выводу, что такими темпами они скоро вовсе останутся без еды. И заставили женщин тянуть жребий. Короткую соломинку вытянула Юля.

Захар, закончивший шить рану и наложивший на руку повязку, сидел в углу на табурете и тихо отъезжал от услышанного. Он искренне не понимал, как можно отдавать своих женщин. Жители общины успокаивали себя тем, что в убежище релейного завода женщин ждет более сытая и обеспеченная жизнь. И женщины в это верили тоже. Даже скандал вспыхнул: некоторые искренне хотели оказаться на месте Юли. Однако на справедливости жребия настояли. И девушка отправилась на завод вместе с очередной партией топлива и строительных материалов. Ну а там ее уже встретил Захар.

– И теперь вы считаете, что релейщики придут мстить? – Лесник достал самокрутку из портсигара, но закуривать не стал.

– Нет. Почему мстить? Наказывать, – пожал плечами директор. Причем, сделал это так безразлично, что Захару даже стало страшно.

– Да… Дела… – протянул лесник. – И как думаете этот вопрос решать?

– Не знаю, – честно признался Павел Евсеевич. – Раньше мы всегда собирали норму. И никогда не думали, что не получится это сделать.

– М-да. И как вы думаете, когда они придут?

– Днем, скорее всего. Они не станут долго тянуть. Но и с утра ждать их не стоит. Они знают, что мы никуда не денемся.

– Ясно. Значит, времени немного есть. Юля. Отправляйся спать. А мы с Евсееичем пошушукаемся немного.

– Не надо ей сейчас никуда отправляться. Пусть тут спит.

Директор встал, кивком головы предложил Захару сделать то же самое. Потом натянул висевший до этого вдоль одной из стен тросик, и задвинул ширму. Теперь места визуально стало еще меньше – драная мешковина поделила и без того небольшую каморку практически напополам. Зато девушка могла спокойно спать. Отпускать ее в общую часть убежища и правда было боязно. Захар не знал почему, но он чувствовал ответственность за дальнейшую судьбу девушки. Мы в ответе за тех, кого приручили, да.

Юля немного повозилась за ширмой, и наступила тишина – измотанная переживаниями, девушка уснула мгновенно. Захар повернулся к директору.

– У вас есть карта города, Павел Евсеевич?

На то, что наступило утро, в убежище не указывало ничего. Точно так же потрескивало пламя в бочках, тусклым светом разгоняя мрак, так же слегка першило в горле от чада, полностью вытянуть который вентиляторы были не в силах без внешнего привода.

И точно так же множество пар глаз смотрели на Захара с Юлей, которые сейчас стояли в тени большой брезентовой палатки, установленной у дальней стены зала. Это было привычное место для собраний, и поместились все. Еще и для выступления место осталось – чистый пятачок пять на пять метров.

Павел Евсеевич вышел на центр импровизированной площади, прокашлялся и заговорил:

– Итак, на повестке дня у нас один вопрос. Один – но глобальный. Я не буду скрывать: мы на пороге войны с релейным заводом. Чем эта война закончится – думаю, понятно без пояснений.

Толпа зашумела. Директор поднял руку, требуя тишины. Люди успокоились не сразу.