Грань человечности

В углу сарая исходила паром какая-то куча. Медленно подойдя к ней, стараясь не дышать глубоко, он толкнул ее ногой.

Это оказалась человеческая кожа.

Свежеснятая человеческая кожа.

Под ногой что-то звякнуло. Лесник, сражаясь с рвотными позывами, нагнулся, пригляделся. Цепь. Обычная металлическая цепь… С ошейником.

Взяв цепь в руку, он на ощупь двинулся к ее противоположному концу.

Остановился, упершись в стену. Ощупал ее, наткнулся на замок, зацепленный дужкой за дверную ручку. Хмыкнул и потянул дверь на себя.

Здесь было светло. Луна светила в забранное металлической решеткой окно. Решетка оказалась закреплена снаружи. И не выглядела старой и прогнившей.

Пол комнаты был усыпан соломой. В углу навалено тряпье – как гнездо устроено. На тряпье что-то белело.

Захар подошел, нагнулся. Поднял с пола предмет. И вздрогнул.

Это была кукла. Обыкновенная кукла, рассчитанная на то, что с ней будет играть девочка лет шести-восьми. Не миниатюрная барби, или как их там называли, а крупный такой пупс, из крепкой пластмассы, таких при Союзе еще делали. С двигающимися руками, ногами и головой.

И с отметинами от длинных, тонких зубов.

Он отбросил куклу и решительно вышел из сарая. Теперь многое стало на свои места.

При свете луны стал отчетливо виден кровавый след, ведущий в сторону часовни. Захар двинулся по нему.

Дверь в часовню распахнул пинком. Пусто. Хотя, не совсем.

В помещении горели свечи. Много, очень много свечей. Гораздо больше, чем днем, во время службы. Почему-то Захар не сомневался – они сделаны из человеческого жира. Священника видно не было, но на алтаре лежала какая-то бесформенная куча. Приблизившись, Захар понял, что это. Это тело.

Человеческое тело.

Борясь с приступом тошноты, Захар наклонился над ним. Человек был мертв. Что вполне, впрочем, ожидаемо. Даже случись все это до Срани, и происходи дело в суперсовременном медицинском центре с отличным реанимационным блоком и гениальными специалистами, помочь бедняге уже было нельзя. Захар горестно покачал головой. Разглядывая кошмарную картину, он не услышал, как скрипнула входная дверь.

– Вот же ж неугомонный! И чего не спалось тебе? – густой бас священника в тишине прозвучал особенно громко. Захар дернулся от неожиданности и отступил на шаг.

Отец Сергий стоял у входа. Сутана была испачкана красным, а в руке он сжимал окровавленный нож внушительных размеров.

– Что, никак не мог своей очереди дождаться? Чего сюда пришел?

Захар взглянул на священника.

– Отец Сергий, вы же священнослужитель! Зачем вы это делаете?

– Затем, что сочтены дни людские. Неумные создания Его погрязли в грехах и пороках. Его терпение велико, но не бесконечно! Дни Гнева уже настали, и скоро спустится Он на землю, един в трех лицах, чтобы вершить суд свой праведный. Воздастся всем по делам их, и лишь праведники войдут рука об руку с Ним в небесный дом Его.

– Да? Вы серьезно рассчитываете оказаться в их числе? Да бросьте! Убивая людей и поедая их мясо, вы стремитесь приблизиться к царствию небесному?

– Люди отвернулись от веры истинной, снова к золотому тельцу обратились они. Забыли они, что есть грех, и вкушали от него ежечасно.

– Не, это я понял. Но каннибализм тут при чем? – Захар уже достаточно овладел собой и теперь намеренно пытался вывести священника из равновесия. Без оружия и после изнурительной болезни, ощущая предательскую слабость во всем теле, он не решался атаковать попа-людоеда, который отнюдь не выглядел хлюпиком.

– «И был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец. Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу, и Авель также принес от первородных стада своего и от тука их.

И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лицо его».

– Это вы сейчас чего сказать хотите? Что жертвоприношения богоугодны? Ну, фиг с ним, может быть, я не теолог. Но про людоедство я так и не понял. Да, и вы в курсе, что Авеля потом убили? – Насмехаясь над священником (хотя, какой он, к черту, священник! поп, самый натуральный!), Захар лихорадочно шарил глазами по часовне. Ища что-нибудь, что смогло бы послужить ему оружием. Ничего не попадалось.

– «И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов. Сие творите в Мое воспоминание», – густой бас снова загремел под сводами.

– Знаешь, мне кажется, ты все не так понял. Даже мне, очень далекому от всей этой мути человеку, ясно, что это – не более чем метафора. Не хочу тебя расстраивать, но, пытаясь приблизиться к спасению, ты попал в еще большую жопу. Такие дела, – продолжая говорить, Захар потихоньку смещался в сторону массивного бронзового подсвечника. За неимением другого оружия – сойдет.

– Я причащаюсь плотью и кровью, что благословляет Господь, и становлюсь сильнее.