Грань креста (дилогия)

— И то правда.

Я сбегал в машину за кружкой, прихватив попутно кое-какую закусь. Спящий Нилыч открыл один глаз и, поняв существо моих хлопот, потребовал:

— В клюве принеси.

Я посулил и припустил обратно.

В углу кто-то бренчал струнами, настраивая старенькую гитару. Семидесятиградусный спирт упал в желудок горячим комом, расслабляя тело. Мытарства последних дней потихоньку отходили в сторону. Пожевал какой-то овощ, закурил… Гитара был настроена, и не лишённый приятности голос повёл:

Я тебе не дарил букетов
Алых роз, голубых фиалок,
Георгинов, пышно расцветших
В украшенье осенним садам…
Всех цветов нашей бедной планеты,
Вероятно, было бы мало,
Чтоб букет получился достойным
Возложенья к твоим ногам.

Любовь, цветы, свидания… Сочная, крупная, как апельсин, луна над тёплым морем… Как всё осталось далеко, как безнадёжно далеко! А скрытый в тени певец продолжал щемяще:

Я с тобой не гулял по паркам
Томной Вены, Варшавы вольной,
По бульварам шального Парижа,
Заметённым потоком листвы.
Миг не видеть тебя мне жалко,
Час не видеть тебя мне больно,
День не видеть тебя мне горе,
Но об этом не знаешь ты.

Стихли разговоры. Народ примолк. Кто-то судорожно прихлёбывал из кружки, запивая ком в горле.

Каждый день прихожу я к морю,
И оно мне покой возвращает
Лишь наутро случайный прохожий,
Подошедший к солёной воде,
Коль знаком хоть немного с любовью,
По следам на песке прочитает
Те слова, что я вновь не решился
Предложить не волне, а тебе.
И с надрывом, с болью:
Я хочу подарить тебе слово,
Что дороже всех бриллиантов,
Я хочу подарить тебе песню,
От которой заплачет песок.
Я хочу подарить тебе сердце
Но тебе ведь не этого надо.
В самом деле, зачем тебе сердце?
Для чего тебе мяса кусок?

Все, не сговариваясь, потянулись зачерпнуть из бочонка. Пили молча, думая каждый о своём, закусывали чем попало или просто сигаретным дымом. Певец красивым переходом переключился на другую мелодию:

В майский день мне в жизни счастье выпало
В майский день тебя я повстречал.
Отчего же это слово выбрали
Обозначить бедствия сигнал?
Всех садов душистое сплетение,
Вишен подвенечная кипень…
Страх, отчаянье, изнеможение,
Боль вложили в слово «майский день».[1]
Так что тот, кто сжал закоченело
Микрофон у смерти на краю,
Вспоминает звёзды мая спелые,
Девушку любимую свою…

— Кого хороним-то? — закричал, вскочив, молодой парень в расстёгнутой до пупа цветастой рубахе. — Утомили уже погребальными маршами! Что проку хныкать, если назад всё равно дороги нет? Мы живы, живы, чёрт побери!

Он вырвал из рук у певца гитару.

— А ну-ка, давай нашу, профильную!

Поставил на стол ногу, спихнув на пол пару кружек, картинно выщелкнул на улицу окурок и, взяв пару аккордов, объявил:

— Гимн Потерянной подстанции!

Кто-то поперхнулся. Инструмент громко зазвенел:

Нас называют нечистью,
Плюются через плечо,
Но у нас с удовольствием лечатся
И хотят лечиться ещё.
О нас поминают шёпотом,
Желают гореть в аду.
А мы выезжаем безропотно
Ко всем, кто попал в беду.

И припев:

Три-три-тринадцать, чёртово число…

— Опа-на! — тяжёлый кованый ботинок выбил гитару из рук певца. Незаметно вошедший плечистый мужчина в старой тельняшке под халатом, абсолютно седой при смоляно-чёрных усах, ловко на лету поймал несчастный инструмент за гриф и аккуратно прислонил к стенке.

— Ты что, Рой, в натуре! Совсем очумел? Хамишь беспредельно!

Мужик, названный Роем, склонив набок голову и засунув руки в карманы видавших виды камуфляжных брюк, спокойно наблюдал за подпрыгивающим от возмущения парнем. Тот покипел-покипел, да и успокоился.