Грань креста (дилогия)

Стою, облокотившись на скрипучие потрескавшиеся перила, глядя на дотлевающий у пальцев табак. Уроню на рассохшиеся ступеньки и неспешно пойду через пряно пахнущий прелью лес к старому домику с облупившейся краской на ставнях, где можно зажечь лампу на круглом чайном столе, завернуться в огромный овчинный тулуп и долго глядеть на летящих от заросшей заводи мошек, пытающихся забраться под зелёный абажур.

Почему ты опять не осталась у меня, милая? Я не обижу тебя, я буду с тобой ласков… Мягко поскрипывает старое плетёное кресло, и звёзды пахнут антоновскими яблоками…

Лёгкий шорох вернул меня к текущей реальности. От озерка ко мне скользнула хищная гибкая тень. Сильное кошачье тело. Упругие лапы, к круглой голове прижаты небольшие уши. Короткий, мохнатый, не совсем кошачий хвост чуть на отлёте. Двумя бездонными сапфирами пламенеют безудержно-синие глаза.

Испугаться я не то не успел, не то не захотел. Продолжал спокойно лежать, глядя на ночного гостя. Тот приблизился, остановился возле ноги. В сиянии ночного светила переливающаяся при движении короткая шерсть отблёскивала серебром.

— Пожалуйста, продолжай, — услышал я негромкую просьбу.

— Продолжать что? — Насмотревшись на этот вывернутый мир, я и не подумал удивиться поведению хищника. Если бывают говорящие мышки, то почему не быть говорящим кошкам?

— Ты так хорошо думаешь — тихо, нежно, немного грустно. Это стихи?

— Нет, милая. Это воспоминания.

— А ты не мог бы вспомнить ещё что-нибудь? Такое же.

— Я не умею по заказу, моя хорошая (почему-то я был совершенно уверен, что это существо женского пола), но, если хочешь, я могу почитать тебе настоящие стихи.

— Красивые? Почитай…

Я пересказывал ей стихотворение, недавно услышанное мной, — песня, звучавшая в курилке в ночь всескоропомощной попойки. Оно удивительно сочеталось с настроем моих недавних мыслей, подслушанных пришелицей:

Я тебе не дарил букетов…

Хищница замерла, вслушиваясь в музыку строк, окаменела так, что ни единый волосок не шевелился на её серебряной шкуре. Лишь глаза то затухали, то вновь вспыхивали синим огнём в такт поэтическому ритму.

Повисла в воздухе последняя строка. Гостья тихо вздохнула и вытянулась рядом со мной на песке, положив изящную голову на лапы.

— Действительно красиво…

— Кто ты?

— Я — Та, Которой Принадлежит Ночь. — В её словах вовсе не звучало ненужной выспренности. Всем нутром я чувствовал, что это имя действительно выражает подлинную сущность великолепной хищницы.

— Откуда ты взялась?

— Я была всегда и всегда буду. Я прихожу в сумерках и ухожу с рассветом. Обо мне слышали даже в твоём мире, чужак, — такова моя сила и власть! Ничто прежде не могло твориться во тьме без моего благоволения!

Бездонные озёра её зениц полыхнули надменно и властно. От меня, однако, не ускользнуло словечко «прежде».

— Что же изменилось теперь, владычица?

Дивная шкура её передёрнулась. Перламутровая волна прокатилась от загривка к хвосту, постреливая электрическими искрами.

— Не смейся, чужак! Мне ничего не стоит лишить тебя жизни! — Из бархата приподнявшейся лапы выскользнули, сверкнув алмазным блеском в лунном свете, четыре отточенных кинжала. Удивительно, но абсолютно никакого страха я не испытывал.

Смертоносные когти спрятались бесшумно. Пришелица отвернулась и нехотя ответила на вопрос:

— География…

Я протянул руку и коснулся шелковистой шерсти. Та, Которой Принадлежит Ночь, напряглась. Моя рука неспешно скользнула от загривка вниз, нашла ложбинку между лопаток. Тихие поглаживания и почёсывания понравились хищнице. Она расслабилась и снова прилегла на песок.

— Ты странный… Ты пахнешь кровью и смертью, но в тебе нет зла. Ты дружишь с безумием, а руки у тебя ласковые. Я лишила бы жизни любого, кто посмеет коснуться меня, а ты делаешь это, и мне нравится. Словно ты имеешь право… Почему ты не собираешься трепетать предо мной? Я поняла. У тебя в сердце столько боли, что для страха места не осталось. А воины, пришедшие из твоего мира, переполнены страхом, потому и жестоки. Они пытаются залить его кровью и вином, не зная, что ими-то страх и питается. Он молчит, только пока сыт, а проголодавшись, снова требует вина и крови…

И с чисто женской логикой попросила:

— Прикоснись ко мне ещё…

Я положил руку на изящное горлышко хищницы, ощущая трепетание жил под тонкой кожей, погладил, почесал тихонько под подбородком. Владычица ночи прикрыла глаза, посветлевшие от удовольствия. Казалось, она вот-вот замурлычет, подобно простой кошке.

— Моя сила не безгранична. Воды и болота мне не подвластны, пески тоже, хотя в пустыне я могу кое-что. Город живёт по своим законам, которых он сам же не в состоянии постичь. Но я была хозяйкой под пологом леса и на равнинах. Когда же пришли чужие из твоего мира — перепуталось всё. Я выхожу в сумерках в свои владения и не могу понять, куда идти. Где была роща — стал город, где река — пески. Твои соплеменники заполонили мир насилием и ужасом. Но там, где я нахожусь, ночь пока ещё принадлежит мне. Что бы ты хотел от меня, странный чужак?