Грань запрета (СИ)

За все свои тридцать семь лет жизни- ни разу не испытывал такой боли, как сейчас. Пробежавшись за ней следом пару домов, замечаю, что она держит телефон у уха и машина ее водилы показывается в поле зрения через пару минут- значит забрал и всё хорошо. Возвращаюсь в дом и сажусь на диван, прикуривая сигарету, давненько этого не делал… Дым густым паром врезается в лёгкие и я затягиваюсь настолько вредной хреновиной в полную грудь.

Ребёнок… в жизни я никогда не представлял себя отцом, потому что такой, как я не должен иметь детей и портить им жизнь. Меня хотят убить пол города, у меня врагов больше, чем друзей… И то друзей стало меньше, потому что я забрал дочь лучшего друга. Которую я так сильно люблю и которую я обидел, от чего мне сейчас так хреново. Я сам дебил, что вообще начал эти отношения, я испортил ей жизни и подверг опасности, поддался сильным чувствам, но без нее я просто подохну, эта девочка всегда была для меня всем, я только сейчас понимаю, что испытывал это каждый раз, когда видел Злату, чувствовал, смотрел на нее, слушал высокий, ласковый голос… И, блядь, я удостоился взаимности, она любит меня… искренне, чисто любит. Но ребенок… это слишком, я не могу иметь детей- я животное. Я убивал людей, я пытал, я занимался незаконным и то, что я так близко держу возле себя Злату- является для меня тем ещё риском, потому что если что-то случится с ней- я подохну.

Пока сижу на диване размышляю про то, а как будет выглядеть этот ребенок? Девочка эта будет или мальчик? На кого он будет похож больше? На меня? На Злату? Про аборт я напиздел, конечно… не будет аборта, увезу их просто да и всё… нахера было нести такую ахинею, обижать её. Трясущийся подбородок и застывшие со слезами глаза фокшбеками всплывают в памяти. Ладно, поеду и поговорю с ней, объясню все, что было со мной в жизни и что я отвратительный человек, убийца…

День похорон родителей

— Ты- животное, Влад, — стакан, ударяющийся об деревянный стол, заставляет головную боль шарашить по вискам ещё больше.

— И что? — наблюдаю за тем, как хрупкая фигура сестры складывает вымытую посуду в шкафы.

— И то, зачем нужно было перебить их всех? Я уже про это забыла, а ты…, — застывшая гримаса боли в её глазах возвращает меня в тот день, когда я нашел её на обочине, изнасилованную тремя ублюдками, избитую. Лёгкое платье тряпкой висело на худом теле, руки и ноги были в кровавых отметинах от наручников, лицо было избито в кашу, черные волосы запутанной каплей лежали на спине. Над ней надругались, вышвырнули из машины и забыли. Вот только я не забыл.

— А мне что надо было? Забыть все то, что они с тобой натворили? — поднимаюсь и подхожу к ней ближе. Черная одежда делают ее ещё бледнее, платье балахоном весит на высокой, чрезмерно худой фигуре сестры. Моей Веры…

— Господи, зачем марать руки в этой грязи? Зачем? — я прижимаю её к себе, до боли стискивая челюсти… Никто не знает про нее, думают я у них один, а я люблю её. Пусть мой отец неблагодарно и пошло изменил моей матери и в следствии родилась Вера, но для меня она дорога и они знали, что я скрываю и берегу её.