Гранат и Омела (СИ)

Авалон отвлеклась от созерцания немой красоты, когда услышала сдавленное сипение Горлойса. Она резко обернулась и успела увидеть, как искажено от боли его лицо. Он заметил ее взгляд, и его выражение тут же стало похожим на кирпич: никаких эмоций. Боль выдавали только бледные губы, сжатые в плоскую линию, и раздувающиеся ноздри.

— Я могу помочь, — Авалон все же рискнула предложить руку, но Горлойс строптиво, точно невзнузданный жеребец, вскинул подбородок и покачал головой.

Авалон пожала плечами и пошла вперед, уверенная, что он вскоре выдохнется и перестанет строить из себя деревенского козла. Озеро она преодолела осторожно, проверяя на прочность места, куда собиралась поставить ногу. Горлойс, сипя от усилий, плелся где-то позади, то и дело останавливаясь.

Погружаясь по щиколотку в свежий снег, Авалон довольно быстро добралась до первых деревьев на том берегу и углубилась в лес под наставления Горлойса, куда идти. Сделав очередной шаг, она внезапно заметила под сапогом чернильное пятно на снегу. Нагнулась и выудила из-под снега веточку барсучьей ежевики. Пальцы тут же окрасились черным соком. Она вдохнула полной грудью — ноздри наполнились ароматами сладкого ежевичного сока и тут же снова склеились от холода. Авалон вдруг вспомнила отца, который иногда заменял бабушку в дни охоты. Он не был удачливым или умелым лучником, и они чаще всего после целого дня брожения по лесу приносили домой пару горстей зимней барсучьей ежевики. Бабушка ворчала, дулась, грозилась больше никогда не отпускать Авалон с отцом, но этот всплеск недовольства, скорее даже притворного, быстро иссякал, и она смягчалась. Авалон с отцом усаживались у очага, тянули замерзшие ноги поближе к огню и уплетали посыпанную сахаром ежевику, что собрали.

Авалон отщипнула маленькие ягоды от сломанной веточки, закинула их в рот и раскусила. В нёбо брызнул сок, по языку растеклась кислая сладость. Этот старый, почти забытый родной вкус неожиданно принес ощущение тепла. Веселье, как засахаренные крупинки меда, растаяло и оставило после себя ноющее чувство тоски. Авалон закрыла глаза и почти смогла почувствовать жар огня на ногах и прикосновение отца, который то стряхивал с ее головы хлопья снега, то задевал ее оттаивающий нос и хохотал, что она вновь и вновь на это ведется.

Авалон тихо рассмеялась, глотая последние капли ягодного сока. Нос опять слипся на морозе, и она не сдержалась: вздернула его, как делал отец, и расхохоталась в голос. Когда она открыла слезящиеся от радости и печали глаза, смех вместе с клубами пара курился в воздухе и таял так же, как ее прошлое.

Позади раздался сдавленный кашель.

Авалон испуганно обернулась и увидела Горлойса, который смотрел на нее, щурясь то ли от боли, то ли… Она нахмурилась и, фыркнув, пошла вперед. В голове всплывал этот странный взгляд Горлойса, который тащился следом. Убедившись, что он не видит, Авалон слизала с пальцев ягодный сок и тихо улыбнулась воспоминания об отце. Он не был сильным и не был ее опорой, но она любила его всем сердцем, потому что он любил ее и всегда умел рассмешить. Он смог это сделать даже с того берега Персены спустя столько лет, как истлело его бренное тело.

Холод ужалил слезившиеся глаза, и Авалон поспешно их вытерла. Она не хотела, чтобы Горлойс видел, как ее растрогали простые лесные ягоды.

По ее ощущениям прошел еще час, когда они вышли к бурной реке. Она злобно пенилась, разбиваясь о пороги, брызги летели на берег, где подтаивал лед. Солнце больше не показывалось, небо стало сизым, и в этом сером, окутанном сумраком мире сразу стало холоднее. Укутавшись плотнее в меховую накидку, Авалон замедлилась и в очередной раз оглянулась. Горлойс остановился в паре сотен шагов от нее и, похоже, тяжело дышал.

Кажется, с кого-то наконец сбита спесь.

Стараясь ступать по своим же следам, чтобы не проваливаться, Авалон вернулась к Горлойсу и молча остановилась невдалеке. Ее даже позабавило, что он тоже молчит — не может переступить через гордыню и принять помощь от вёльвы.

Что ж, ему не впервой.

Она собиралась помучить его еще немного и заставить-таки выдавить из себя слова просьбы, но решила, что времени у них только на одного дурака. Будет двое — монстрам повезет на плотный ужин. Кроме того, на его тяжелом черном плаще проявилось темное пятно.

— Гордыня, между прочим, один из ваших смертных грехов, — сказала она против ветра, который затолкал ей эти слова обратно в рот.

— Что?

— Спрашиваю: не нужна ли помощь? — солгала она и протянула руку.

Горлойс уставился на нее так, будто Авалон предложила ему трастамарскую гранатовую гадюку.

— Все в порядке. Я справлюсь, — слишком явно поморщившись от боли, отмахнулся он. — Еще пару минут, и я пойду следом.

— Может, все-таки помогу?

— Я же сказал: я в полном порядке.

— Да, да. Три, два…

— Мне не нужна никакая… — Горлойс не договорил. Его повело, колени подогнулись, и он рухнул в снег.

— Один, — удовлетворенно закончила Авалон и потянулась к королю Инира.