Гранатовые джунгли

Мегафонша умерла. Этому невозможно было поверить. Даже мертвая, она, наверное, продолжает трепать языком в своей могиле. Кэрри продолжала:

- Мы ее похоронили там же, где Карла. Помнишь, там, рядом с кинотеатром для машин? Ох, это была милая церемония. Только в это время там висела реклама кино - какое-то про секс, вроде как «Горячие горшки с плотью». Хорошо, что Флоренс была уже мертвая, ведь если бы она это видела, это бы ее убило. Она, должно быть, в гробу ворочалась. Ты бы поглядела на ее гроб! Черный, блестящий, не хуже самого дорогого. Сама знаешь, как она не любила разных неприличностей. Они могли бы и снять эту негодную рекламу, когда увидели, как ее блестящий гроб едет по дороге. На этот раз я ехала на черном «кадиллаке». Он не такой красивый был, как когда мы ехали на похороны Карла. Что там была за машина?

- «Континентал».

- Так вот, скажу тебе, «кадиллаки» фигня рядом с этими «континенталами». Буду богатой - куплю «континентал». Кто их делает?

- «Форд».

- «Форд». Твой отец говорил мне никогда не покупать «форд». Сказал, они из картона делаются, а он-то знал, о чем говорит. Но я все равно думаю, что у «континентала» гладкий ход.

- Папа, может быть, никогда в таком не ездил, так что решай сама за себя, когда ты сделаешь свои миллионы.

Кэрри хихикнула и поманила меня рукой.

- Давай-ка, сгружай все это в свою комнату, а то еще споткнусь и сверну себе шею.

Я подняла оборудование и вынесла его через террасу в заднюю комнату, которая когда-то была моей. Кэрри сняла все мои ленточки и награды со стен и повесила перед двуспальной кроватью картину. Это был Христос, стоящий на коленях в Гефсиманском саду, где луч небесного света выступал из ночи и бил прямо в его бородатое лицо. Над изголовьем коричневой железной кровати висел огромный крест, выкрашенный флуоресцентной краской. На оседающем шкафчике стоял керамический бурундук в шляпе без полей со значком Флоридского университета. Я разместила оборудование в шкафу и вышла в переднюю комнату.

Кэрри раскачивала кресло ногой и была очень оживлена.

- Хочешь чашку чая, милая? А кока-колы? Я всегда ее держу в холодильнике. Лероевы мальчишки ее очень любят. Тебе надо с ними повидаться. Эпу Второму уже пять с половиной. У Лероя девушка быстро залетела, вот почему ему столько лет, понимаешь? Лерой сразу женился на ней. Но они, похоже, счастливы. Случаются же дела на свете. Вот ты, например. Ха! Может быть, они придут на этой неделе, и ты с ними повидаешься. Я мало выхожу наружу, если они не выводят меня. Машины мы лишились. Пришлось продать, когда меняли трубы для канализации. Денег не было, так что я продала машину, и за мои же деньги мне весь двор перерыли, чтобы меня подсоединить. Чертовы крючкотворы. Город, штат, президент - все они чертовы крючкотворы. Паршиво без машины, но, наверно, я слишком старая, чтобы водить. Больная я, понимаешь? Руки-ноги не слушаются. Лерой сказал, хорошо, что я продала старый «плимут». Сказал, он все время боялся, что я разобьюсь на шоссе. Так что я выхожу только на задний двор, но жалко, что на берег не езжу. Лерой, бывает, возит меня туда вместе с ребятами. Ребята очень уж шумные. Я не помню, чтобы ты так шумела. Ты была тихим ребенком. Ты мне уже говорила, сколько тут пробудешь?

- Около недели, если не будешь возражать.

- Не буду, если ты сама себе будешь покупать еду. Цены на мясо нынче кусаются. Я теперь мясо ем только раз или два в неделю. Не так, как в Шилохе, когда у нас было свежее мясо, когда угодно. Убиться можно. Не понимаю, как живут те, у кого семья большая.

- А как ты живешь? Ты, наверное, уже не можешь работать.

- Конечно, могу. Еще как могу. Я беру на дом глажку, ведь, когда гладишь, можно сидеть, и не так устаешь. На подачки я жить не собираюсь. Я получаю сорок пять долларов от социальной взаимопомощи, и еще мне больше шестидесяти пяти, так что у меня есть медицинская страховка, но это не подачки. Я это заработала. Много лет платила налоги, так что это мое по праву. Когда я стану слишком старой или слишком больной, чтобы работать, я зайду в океан, и пускай меня рыбы съедят. Не волнуйся, тебе не надо будет обо мне заботиться, девочка.

- Я не волнуюсь.

- Вот видишь, тебе все равно. Ты даже мне не пишешь, когда тебя нет. Я могла бы тут помереть, а ты бы и не узнала. Тебе все равно.

- Мама, когда я уходила, по-моему, ты не хотела больше иметь со мной ничего общего. А потом, я один раз тебе написала.

- Слова, сердитые слова! Ты бы должна знать, что мать никогда всерьез не говорит ребенку сердитых слов.

- Ты сказала, что я не твой ребенок, и ты рада этому.

- Ну уж нет, я так не говорила.

- Говорила, мама.