Граненое время

Но допустим, что в отношении Зареченцева Василий в какой-то мере прав, как новичок на стройке (новички любят обобщать, возводить недостатки в степень!). А откуда у него, позволительно спросить, хроническая неприязнь к Витковскому? Какая черная кошка пробежала между ними? Он же и Павлу Фомичу с трудом подает руку, причем подает только вторым. Обидел, что ли, его тот на фронте? Витковский мог обидеть в пылу гнева, не стесняясь в выражениях, тем более, что в бою некогда подбирать слова помягче. Однако Василий не злопамятный, не тщеславный. И все-таки что-то у него осталось, раз он и сегодня не может говорить о Витковском спокойно. Как он вскипел, узнав об избрании директора совхоза членом обкома: «Никак мы не можем отвыкнуть от чинопочитания! Работает в области без году неделю, а мы его уже в список для тайного голосования. Ты, Алексей, наверно, тоже проголосовал за?» — «А почему я должен голосовать против?» — «Вот-вот! Отводов нет. Самоотвода не поступило. Пожалуйста, дорогой товарищ, к рулю! Мы вам полностью доверяем». — «Это естественно, братец, когда речь идет о заслуженном, всеми уважаемом человеке». — «Попался бы ты ему на глаза пораньше, он бы показал тебе северное сияние!» — «Повторяешься, Василий. То же самое ты говорил и об Осинкове». — «А они с Осинковым — два сапога пара». — «Зря ты, братец, увлекаешься такими хлесткими сравнениями». — «Эх ты, толстовец, толстовец!» — сказал Синев и безнадежно махнул рукой. Хотел что-то еще добавить, но раздумал. Иногда Алексею приходила в голову дикая мысль, что все это у него болезненное, результат контузии, полученной где-то на Днестре.

Вечером Вениамин Николаевич Зареченцев собрал весь строительный синклит: обсуждался новый вариант годового плана. Синев, к удивлению всех, не выступил. «Одумался», — заключил Братчиков, бегло посматривая на заместителя.

Но Синеву было не до того. Мысленно он находился далеко отсюда — там, где семнадцать с половиной лет назад шли затяжные, беспрерывные бои. И всему виной лейтенант Круглов: его фотографию он увидел сегодня в доме Журиной, заехав к ней на минутку, чтобы взять «материалы по воде».

— Это ваш родственник или знакомый? — спросил он Наталью Сергеевну.

— Муж.

— Как... муж?

— Погиб на фронте, — коротко объяснила она, как объясняла уже много раз.

Только солдатская выдержка спасла Синева: он ни единым словом не выдал своего волнения. Поблагодарил ее за отчет о геологоразведочных работах и торопливо вышел.

Человеку суждено в течение жизни видеть множество смертей. Человеку дано мудро относиться к смерти. Но у каждого остается в памяти одна такая смерть, которая не забывается всю жизнь как самая нелепая. Синев и воевал-то вместе с Кругловым не больше месяца, а вот взглянул на него этот лейтенант с простенка — и пороховая дымка вдруг рассеялась: командир огневого взвода распрямился перед ним, широко взмахнул рукой, в которой был зажат бинокль, и бросился наперерез бегущим в панике стрелкам... Впрочем, надо собраться с силами, чтобы рассказать, что случилось дальше. И надо ли вообще рассказывать? Ведь это для живых. Так стоит ли бередить их раны?

Василий Александрович вернулся из управления строительства в первом часу ночи. Его женщины, как называл он Ольгу Яновну и Риту, уже спали. Тихонечко прошел на кухню, налил из термоса стакан крепкого чая, выпил и лег спать.

Но долго еще мерцал в комнате живучий папиросный огонек: то затухал, то разгорался, высвечивая усталое лицо Синева. Бессонница, бессонница. Отчего бы это? Впрочем, от всего на свете: и от новой перепалки с Зареченцевым, и от воспоминаний о Круглове, и от затянувшегося в тресте совещания по годовому плану.

Утром началась оттепель. Вызванивала капель, робко струились ручейки в глубоких колеях дороги, по-весеннему чирикали на крышах воробьи. Тянул пряный ветерок — оттуда, с Каспия.

— Настоящая рижская зима, — сказала Ольга.

— Верно, у нас сегодня тоже плюс два! — сейчас же подхватила Рита.

— Погоду в степи делают новоселы, — заметил Василий Александрович.

О чем бы ни заходила речь, Синевы обязательно вспоминали Ригу, тем более, что в Зауралье выдалась необычайно теплая зима. Клубились туманы над озерами. Дули юго-западные ветры, порывистые и влажные. По ночам шел мокрый снег, а в полдень выглянет солнце на часок и скроется до завтра. Ну чем не Прибалтика!

Они готовились к суровой зиме, ждали сорокаградусных морозов и были несколько разочарованы: за всю зиму две-три лыжные вылазки. Совсем как в Риге.

Особенно тосковала по ней Ольга Яновна. Рита удивительно быстро освоилась на стройке, завела подругу и чувствовала себя превосходно, Василий Александрович был слишком занят, чтобы предаваться сентиментальным настроениям. И только Ольга во сне и наяву видела свою Ригу, часто писала письма, с нетерпением ждала ответов, слушала радио, читала и перечитывала рижские газеты.