Грани

— А за что, за что мне быть благодарным? За твою ненависть ко всему? За что? За то, что живу у тебя? За то, что вечно попрекаем во всех грехах? Ты чего добиваешься, чего хочешь? Сколько можно уже ворчать? Разве я твою тщедушную жизнь испортил? Я тебе спокойно жить не даю? Ты меня оставил в качестве чего, груши для бритья? Я подыхаю, с каждым днем открываю глаза и чувствую, как же мне плохо. И плохо не от своих болячек. Мне плохо от тебя, от твоей моральной тирании. Ты на себя бы посмотрел. Почему от меня пол села шарахается, как от прокаженного — ты постарался. Что ты плел другим? — От плохой суки плохой щенок? Так вот ты ту суку породил, хренов моралист. Была бы возможность — давно бы ушел. Жить ты мне спокойно не давал, так дай мне спокойно сдохнуть тут.

— Сдохнешь, сдохнешь, — проворчал дед, — вот как мать твоя потаскушка и загнешься.

— Заткнись, — закричал Петя.

— Тащил эту мразь на своих плечах. Не дочь — а уродка. Терлась по углам, у каждого столба сношалась да ширялась.

— Заткнись! Замолчи! — звучал неистовый вой в трясучке.

— Тебя выродила, падонка, на мою седую голову, такую же скотину, подобную себе.

— Заткнись! Мразь! Закрой поганый рот!

Рука сама поднялась вверх. Рука сама приставила дуло пистолета ко лбу. Зажмурился. Спустил курок.

Когда открыл глаза, тело деда с отверстием в голове лежало посреди хлева, истекаемое тонкой струйкой алой крови прямо на дерьмо. От увиденного желудок парня вывернуло. В беспамятстве он вышел из хлева заперев за собой калитку.

Закрылся в доме.

Что теперь делать? Он метался по комнатам взад-вперед, он бился в трясучке. Счет времени был потерян, реальность плыла перед глазами. Спустя пару минут, а может и пару часов, он потерял сознание на засаленном ковре в зале.

Вокруг темно. Петя медленно поднялся с ковра. Голова трещала по швам, желудок выл, а зрение никак не позволяло сфокусироваться на предметах. Наконец, на электронных часах он разглядел крупные зеленые цифры — 04:12.

— Твою ма-ать…, — сиплым голосом произнес он в пустоту.

Включив свет он осторожно прошел в комнату к деду. Никого нет. Собравшись с силами, Петя накинул на себя фуфайку и вышел во двор. Еще несколько минут он не решался войти в хлев. Наконец, медленно подойдя к калитке и отодвинув засов, на стене он нащупал выключатель.

Его охватил страх и ужас. На полу лежало тело с начисто выеденным лицом, обгрызанной шеей и по локти сожраными руками. Одежда в этих местах была в клочья разорвана. Кровавое месево устилало весь хлев. Свиньи рядом довольно хрюкали.

Петя сел на хлипкий табурет стоящий в углу и просто не верил в то, что видел перед собой.

Как выходить из ситуации? Что теперь делать? — Только эти вопросы звучали в его голове. Сожалеет ли он о произошедшем? — Конечно нет. Дряхлая тварь. Он заслуживал своей участи, за всю травлю, за все слова и действия, за все свое отношение. Он не имел никакого права на все это. Он — не человек, он — скотина.

Последняя мысль пришлась Петру по душе.

Метнув безумный взгляд на объеденное свиньями тело, он встал и отправился в сарай. Вернувшись с пластиковым ведром, в котором лежали топор и нож для разделки, он расстегнул всю одежду на трупе и приступил к разделке. Срезал куски мяса и расправлялся так, как не раз делал это с тушами свиней.

— Хилый боров. Немного с тебя проку. И все равно я тебя сожру, как скотину.

Уже светало. Рубленое мясо свалил в кормушку. Теперь свиньи долго будут сыты. Всю грязь с пола собрал совковой лопатой и свалил в выгребную яму. Размазал все по хлеву. Да и черт с ним, затрется. Несколько кусков мяса отнес в морозилку.

Теперь он один, не только в доме — во всем мире. Родных нет, соседи обходили стороной, спасибо имиджу деда, ведь как подонок он вел себя не только дома. Друзья никогда и не появлялись — одноклассники всегда сторонились чушку Петю, и уж тем более тогда, когда его лицо стали обезображивать морщины, а пальцы рук подагра. В сложившейся ситуации все-таки это играло на руку — никому дела до них не было.

Несколько дней Петя жил в том же привычном ему темпе. Все также ухаживал за свиньями. Они, к слову, свою работу выполнили великолепно. В хлеву не осталось ни следа от былых событий.

Макароны «по-флотски», также к слову, были не очень аппетитными, но по вкусу не отличался от свинины. Но ел их Петя охотно, с остервенением.

Днями сидел в доме со старым телевизором, который не особо то и смотрел. Тот балаболил в комнате как сумасшедший дед — не заткнешь и никуда от его взгляда и ворчания не денешься. Но Петя был даже рад этому. Пусть ворчит. В тишине становилось слышно себя, а так становилось еще хуже.

По вечерам он провожал закаты. Все более на деревню спускалась осенняя прохлада. Мир замирал.

Болезнь же брала свое, состояние и самочувствие ухудшалось. Временами становилось тяжело дышать, суставы гнулись все медленнее с более изнурительной болью, волосы и зубы редели.