ГРАНИ АГНИ ЙОГИ

261. (Окт. 23). И все же будем писать, хотя бы все было против. В этой неизменности ритма утверждается нить связи, основой которого является постоянство. Ритм этот будет продолжен за грани смерти и смерть сделает жизнью, ибо утвержденное здесь утверждено будет там, и отвергнутое здесь — отвергнуто там. Эту жизнь на земле можно назвать полем утверждения условий существования в Надземном. Вот почему каждая принятая или отвергнутая мысль имеет значение для будущего. И равновесие утвержденное рамкою будет выражения духа в незримом. Постоянство и равновесие связаны тесно. Постоянство без равновесия или равновесие без постоянства будут разновесием. И когда слишком трудно, спасительный ритм можно на помощь призвать. И в нем почерпнуть новые силы. Что из того, что беснуются волны прибоя внешних явлений. Они снова откатятся в море, дух же по-прежнему будет стоять нерушимо, мощному дубу под вихрем подобно. Сила равновесия велика. И сила эта от духа, не от земли и других оболочек. В триаде бессмертной основа ее. Равновесие — качество огненное.

 

262. (Окт. 24). Неблагоприятные условия восприятия усиливаются для того, чтобы процесс мог протекать при всяких и даже самых неблагоприятных обстоятельствах. Нужно лишь не останавливать на них мысль, продолжая ее устремлять по принятому направлению. Условия астрального плана по сравнению с земным столь обостряются, что огненное тренирование этого порядка настоятельно необходимо. Планы мысли и планы низших воздействий различны. Но огненное сознание должно видеть и слышать все, что не нарушает своего сосредоточения. Основной поток остается неизменным, боковые же ручейки на него не влияют. Господство мысли над окружающим состоит в том, что мысль продвигается по избранному направлению, не изменяя его в зависимости от внешних условий. Вибрации этих последних, попадая в сознание и запечатлеваясь в нем, все же не изменяют направления основного течения мысли. Даже перерыв не пресекает его стройности. Сознание как бы касается известной сферы и черпает оттуда то, что ему созвучит, несмотря на поступление впечатлений из сфер низших. Расчленение сознания практически явно возможно, и в веках знаем немало примеров тому. Сознание при этом касается разнородных явлений, различных потоков и, почерпая из них, не теряет нить связи ни с одним из тех, с которыми оно соприкоснулось. Конечно, напряжение сознания должно быть велико, а также напряжение мысли ведущей. Вывод один: при всех обстоятельствах ритм записей продолжается, и никакие вторгающиеся в него явления со стороны его нарушить не в силах, если устремление сохранено. Вначале требовалась полная тишина и изоляция, в конце записи можно вести даже на людном перекрестке дорог. Важно допустить, что это возможно, чтобы позднее осуществить в применении. Многие чудесные феномены возможны, и нет установленных рамок уявления активности высокого сознания. Могучая сила ритма сметает преграды обычных условностей и делает невозможное возможным. Будем писать и ночью, и днем, и когда захотим, и во всяких условиях, и при всех обстоятельствах.

 

263. Победа в том, чтобы не замедлять шага и не нарушать его ритма. Особенно вредна в этом отношении неожиданность, вызывающая шок и даже паралич некоторых центров. Потому изумляться не следует ничему и не поражаться ничем, также не нужны и внешние знаки удивления в угоду кому-то или чему-то. Достоинство духа не позволяет этого. Ужимки духа этого порядка особенно вредоносны. Ведь рядом с ними стоит льстивая угодливость, а за нею унизительное лепетание. Быть собою самим надлежит при всех обстоятельствах жизни, не унижаясь до улыбок угодливости и соглашательства. Соглашательство, угодливость — это одно, согласие и взаимопонимание — нечто совершенно другое. Эти последние не уязвляют достоинство духа, в то время как соглашательство поражает его. Много вредоносных привычек носит в себе человек. Молчание тем хорошо, что избавляет от многих ошибок и не создает условий, в которых астральный паяц уявляет марионеточную сущность свою. Он унизитель достоинства духа, готовый в любую минуту проявить рабский свой лик. Он лепечет, он льстит, он улыбается условной улыбкой ничтожества, он же и лжет, он же боится всего и всегда. Не столь он ничтожен, сколь вреден, и не столь он живуч, сколь не нужен вперед устремленному духу.