Грани настоящего

Вскочив на ноги, она на лету чмокнула меня в щёку и скрылась в коридоре. Я услышала, как звенят ключи, а потом хлопнула входная дверь, загремел замок, и наконец, всё стихло. Я залпом допила остывший чай и задумчиво посмотрела на горшок на подоконнике, из которого торчала коряга неопределённого тёмно-зелёного цвета. Года два назад её кто-то подарил маме, и поначалу коряга действительно была орхидеей – цвела и радовала глаз. Потом она отцвела, но мама наотрез отказалась её выбрасывать и с тех пор терпеливо подстригала, удобряла и поливала, ожидая, что орхидея снова зацветёт. Пока ничего такого не произошло, а потом родители уехали в Италию, и мама поручила заботы о растении нам. Мы регулярно забывали это делать, и несчастная орхидея либо по несколько недель подряд сохла на подоконнике, либо получала месячную норму осадков за раз. Возможно, её непрезентабельный вид был связан именно с этим. Впрочем, она оказалась удивительно живучей и пока мужественно терпела наше безответственное поведение.

Вымыв посуду и полив орхидею, я отправилась к себе. Дверь Теи была нараспашку, и я, проходя мимо, заглянула туда. Внутри царил бардак, будто там прошло войско Александра Македонского, покрывала на кровати было не видать из-за наваленной на него одежды. Для полноты картины не хватало только, чтобы с люстры живописно свисали колготки. Улыбнувшись, я прикрыла дверь.

Ладно, пора заняться рунами.

Первая часть работы прошла легко – неизвестный художник не изобретал ничего нового, и все использованные руны были вполне узнаваемы. Восемь рун шли в ряд: Яра, Туризас, Гебу, Хагалаз, Перту, Эхваз, Райду и Иваз. По бокам и снизу были изображены ещё четыре символа – Иза, Ингваз, Лагуз и Кеназ. Но вот дальше пошли трудности. Каждая руна является транскрипцией какого-то звука, и их обозначения давно известны. Но, когда я попыталась подставить на место каждого символа отдельный звук, в результате получился странный их набор, не похожий ни на одно древнее слово. Было непонятно, при чём здесь те четыре руны, стоявшие особняком. Я пыталась вставить их и в середину слова, и в конец, и меняла их местами, но ничего толкового так и не получилось.

Хм. И что теперь делать? Конечно, тексты, которые мне доводилось переводить, редко были понятны от первого до последнего слова, и временами приходилось что-то домысливать самой. Но здесь у меня не было даже какой-то отправной точки, от которой можно было додумать всё остальное.

Я промучилась часа три – до того момента, когда уже надо было собираться в офис Искателей – и в результате была вынуждена констатировать, что я не в силах расшифровать эту надпись. Может, маги здесь всё же ни при чём, и в низине действительно развлекался какой-нибудь недоучившийся историк, который знает, как руны выглядят, но совершенно не представляет, что они означают?

Но для этого надо послушать отчёты Мартина и Шарлотты, подумала я и отправилась собираться.

Мои сборы прошли совсем не так бурно, как у Теи: я просто натянула первое, что подвернулось под руку. Совещание у Патрика точно не было тем мероприятием, к которому следовало принарядиться.

Штаб-квартира или, как мы чаще её называли, офис «Возрождённого Исторического Общества Искателей» находился на улице Пэлл-Мэлл – в самом сердце Лондона, откуда было рукой подать до Парламента, Букингемского дворца и Биг Бена. Временами это местоположение казалось ужасно неудобным, поскольку на подступах к зданию нужно было лавировать в толпах бесчисленных туристов или пробираться в бесконечных пробках по Пикадилли, но в то же время оно позволяло почувствовать собственную значимость. Сейчас, вечером, здесь был не такой ажиотаж, как днём, когда туристов привозят на экскурсии, но народу всё равно хватало, так что когда тяжёлая дверь закрылась и отрезала меня от улицы, я облегчённо вздохнула.

Вестибюль здания с порога поражал тяжеловесным великолепием – мраморные полы, залитые тусклым светом огромных старинных люстр; все стены, куда ни кинь взгляд, были обшиты тёмными деревянными панелями. В углах и на подоконниках стояли кадки с диковинными растениями, привезёнными откуда-нибудь из лесов у подножия Кордильер, с Фолклендских островов или, на худой конец, из Альп. Девушка за стойкой из того же тёмного дерева была приветлива и услужлива, турникеты и рамки у входа – вполне современны, а охранники – суровы и шкафообразны. Каждый раз, попадая сюда, я испытывала минутный страх, что никто не поверит в то, что я имею право находиться в подобном месте, и меня сейчас просто отсюда выгонят. Но выданный некогда Патриком пропуск с моим именем и фотографией всегда делал своё дело, и охрана меня пропускала.