Грани Обсидиана. История Берты

Парень привязал ее лыжи рядом со своими сумками и скатками. Эти широкие короткие лыжи еще отец делал, медвежьей шкурой подбивал, чтобы назад с горы не скатывались. Сумку с зайцем Берта не отдала; не могла расстаться с тем, ради чего целый день потеряла.

– Садись.

Уцепившись за протянутую руку, Берта взгромоздилась позади всадника – куда его неуклюжей, привычней ведь на своих ногах и лыжах. Почувствовав, как качнулся круп лошади, неловко обхватила парня за бока.

– Что в мешке? – спросил тот неожиданно, не поворачивая головы. – Рябчик?

– Заяц.

Он молча кивнул. А Берта неожиданно – и для самой себя тоже – начала рассказывать, хотя ее никто ни о чем не спрашивал. Дома мать и трое девок мал-мала меньше. Отца медведь заломал пару лет назад. Налоги подняли, за долги скотину забрали. Как совсем голодно стало, сюда перебрались. Слышали, здешние… лорды обещают переселенцам кусок земли за подъемный оброк – и то не с первого года. Краинка их приютила, староста строгий, но справедливый, выделил старый хуторок. Дедушка знатный бортник, мать по хозяйству, сестры им в помощь…

– А ты охотишься? – спросил парень, не оборачиваясь.

Ну да. Хозяева же только крупную дичь бить запрещают. Понемногу ловим, силками, девчонки, не смотри, что маленькие, едят, аж за ушами трещит. Тут Берта поняла, что зачем-то оправдывается, меж тем как сам парень и слова лишнего не промолвил: едет себе да едет, ее болтовню слушая.

– А ты-то сам откуда и куда? – наконец спросить догадалась. Плечи, обтянутые меховым полушубком, шевельнулись, всадник отозвался неопределенно:

– Да то туда, то сюда… Значит, ты единственный добытчик в семье.

– Ну да.

Мерная рысь лошади укачивала, спина нечаянного спутника грела, что тебе хорошая печка, и умаявшаяся Берта незаметно начала придремывать. Очнулась, когда лошадь перешла на легкий галоп; встрепенулась, чуть не сверзившись на землю – хорошо, парень, заведя руку за спину, придержать успел. Посоветовал через плечо:

– Хочешь подремать, держись крепче.

– Я не сплю, – сонным голосом возразила Берта. Просунула руки в большеватых рукавицах за его ремень, привалилась щекой к меху полушубка и заснула, да так крепко, что и не заметила, как белый конь проскакал несколько ли по белой дороге.

Проснулась вновь – уже от тишины и неподвижности. Выглянула из-за плеча неожиданного попутчика. Хотя давно стемнело, ясный месяц и яркие звезды позволяли разглядеть расчищенную тропу (из-за высоченных сугробов по обеим сторонам скорее провал), ведшую от дороги. А пуще всего на близость жилья указывал далекий теплый свет в окошках дома. Ее дома.

– О! Уже приехали? – Конь переступил всеми четырьмя ногами, но вытерпел бесславное сползание Берты со своего крупа. – Придется спешиться, чтобы лошадь по тропе провести, – сказала она, прилаживая поданные сверху лыжи. – Поешь, обогреешься, а завтра с утреца уже и тронешься.

Оглянулась и удивилась, увидев, что парень даже с места не сдвинулся. Смотрел поверх ее головы на утопавший в снегу хуторок. Тень от лохматой шапки падала на лицо: только подбородок и неулыбчивые губы и разглядишь.

– Ты чего?

– Не думаю, что это хорошая мысль, – сказал всадник. Как-то задумчиво: хочет, чтоб поуговаривали его?

– Ну да, куда как лучше в мороз и в ночь одному ехать! Ты заговоренный, никак? Ни зимы, ни зверей не боишься?

– Не боюсь, – просто сказал парень и двинул с места в галоп, кинув напоследок: – Иди домой, мать беспокоится!

Оторопевшая девушка не успела выкрикнуть вслед ни слов благодарности, ни прощания. Проводила удалявшегося всадника взглядом и помотала головой: ну бедовый малый!

Мать, конечно, беспокоилась, да так, что чуть за косу не оттаскала. Досталось потерявшейся старшенькой тумаков по шапке, да по подставленной спине: хорошо, одежда толстая, и у матери руки не очень сильные. А отведя душу, запричитала над замерзшей дочерью, загнала греться на печку к сонным девчонкам; туда же и горячий сбитень подала. Натянув толстые носки, оттаявшая Берта к похлебке уже слезла сама. Ела, попутно рассказывая о своем заплутании и нежданном помощнике. Мать ахала; дедушка, тачавший у печи сапоги, по обыкновению молчал, но Берта не обманывалась: обычно он ложится спать с курами, значит, ждал задержавшуюся внучку, беспокоился.

Родительница осердилась, что дочь ничего о спутнике не узнала: ни где живет, ни как зовут. Кого благодарить, кого в молитвах поминать? Пристыженная Берта огрызнулась: мол, он тоже ее имени не спросил, да и вообще она могла бы спокойно сама завтра до дому добраться! Получила очередную, хоть и не сильную, затрещину и побрела опять на печку. Укутывая опухшие от мороза ноги-руки, вспомнила, как тепло и надежно было ей за широкой спиной незнакомца: дремала, как младенец, ни о чем беспокоясь-не думая. Уже проваливаясь в сон, прошептала короткую молитву за него, скачущего в ночи – здоровья и благополучия в дороге, куда бы та не вела.

***