Грани одиночества (СИ)

Трое из них погибли, пытаясь закрыть подход ко мне мелким шипастым инсектоидам. Я видела, как мерзкие существа буквально раздирают тела арахнидов на части, а благодаря своей магии и чувствовала их боль.

Вперед, на их место, бросился Тарион, сметая противников. Пока я вылечила двоих воинов, он держал оборону, сражаясь как лев, но и он не смог устоять перед напирающей стеной тварей. Как в замедленной съемке, я наблюдала сурха, выскочившего из общей хрустящей массы и вонзающегося острыми конечностями в незащищенное панцирем место.

Тарион разорвал его, но сам начал оседать, а остальные стервятники накинулись на него, полностью покрывая сильное тело своими мерзкими тушами.

Меня захлестнули гнев и отчаяние. Как и в случае с императором, я не поняла, что происходит, только в мгновение все замерло.

Я не убила тысячу инсектоидов, просто парализовала, чувствуя, как удерживаемые мной, бьются их сердца.

— Убивайте быстрее. Долго я не удержу — прохрипела я.

Арахнидов долго уговаривать не пришлось, они черной волной разбили застывшую бурую массу тварей и пронеслись, жаля и разрывая парализованных инсектоидов.

Самое плохое, что каждую смерть я ощущала болезненным уколом или острой болью. Не знаю, сколько я терпела, но в определенный момент мой мир померк.

В себя я пришла уже в своей постели. Тело болело, как будто я без подготовки пробежала марафон, а вокруг меня суетились верный Диззи и Сэпий.

— Они успели? У меня хватило сил их удержать? Никто больше не погиб? — первое, что спросила, когда очнулась.

— Ты удержала их до конца. Весь рой уничтожен, и остальные воины живы и поправятся, но ты не должна была собой так рисковать. Ты истратила весь свой резерв, еще немного — и ты бы умерла. Никогда так больше не делай, — нервно теребя мне руку, сказал Сэпий.

— Тарион, я не смогла… я видела… он защищал меня… — начала всхлипывать я, стараясь сдержать слезы.

Арахнид сгреб меня в объятия вместе с одеялом.

— Не плачь. Он был горд тебя защищать и жалел только о том, что не может продолжать делать это дальше, — сказал мужчина, легонько целуя меня в губы. — Я чуть с ума не сошел, пока ждал здесь. Они меня не пустили.

— Сэпий, а почему ты меня так поцеловал? Ты же говорил, что можешь меня отравить, — спросила я.

— Я слукавил. Мне казалось, что это неприятно — касаться кого-то губами. Прости, я обманул тебя, — засмущался мой арахнид.

— Это неважно. Я не спасла их. Должна была сразу понять, как остановить инсектоидов, а я… — слезы снова неудержимым потоком полились из моих глаз при воспоминании о произошедшем.

Сэпий скривился от боли и уронил меня на кровать, выгибаясь дугой.

— Сэпий! Сэпий, что с тобой?! — закричала я, кидаясь к любимому. Я сама не помню, как выпустила силу, окутывая его живительной энергией.

От перенапряжения у меня все болело, но я должна была успокоить гнездо, которое, чувствуя мои душевные муки, начало извиваться, принося арахниду боль.

Я забралась на пушистое брюшко, обняла его и начала петь, утешая себя и наше беспокойное потомство. Еще некоторое время я ощущала дрожь Сэпия, а потом уснула, прямо на нем.

Проснулась я так же на Сэпии, только укрытая моим заботливым Диззи.

Арахнид подо мной тоже спал, и, похоже, мое присутствие на большом паучьем теле ему не мешало.

Я пропустила силу через живот, удостоверившись, что с гнездом все хорошо, и аккуратно спустилась с него.

Меня мучил зверский голод, но отходить от Сэпия мне не хотелось. После его странного приступа меня одолевал страх за него и потомство, поэтому я расстелила плед прямо у лап арахнида и попросила Диззи принести что-нибудь перекусить.

Мой услужливый помощник принес целую корзину разнообразных закусок и прилег возле меня. С аппетитом умяв хлеб с мясом и овощами, я задумчиво гладила ткачика.

— Диззи, что случилось с Сэпием? Это нормально, что его мучают такие боли?

— Я не уверен. Жизнь внутри гнездового слишком разумна. Раньше гнездо не реагировало так на эмоции аллаиды.

— Ты хочешь сказать, что приступ был из-за моих слез?

— Мне трудно это объяснить. Я, как и остальные, смутно чувствую его эмоции. Аллаида испытывала сильные душевные страдания, а Сэпий винил в чем-то себя, поэтому гнездо решило наказать отца и причинило ему боль. Это очень странно, раньше никогда не было такого, чтобы оно думало и принимало решения. Но самое странное, что и наше отцветшее гнездо стало мыслить, и в нем что-то зародилось, хотя меня считали последним.

— Ты хочешь сказать, что из-за меня гнезда стали другими? Я что-то не так делаю или это из-за моей магии?

— Аллаида явно на них влияет, но не магией. Вы все делаете правильно, но слишком ярко. В нашей памяти рода не было такого, чтобы нас так сильно любили. До проклятия женщины принимали гнездовых в облике людей, но не арахнидов. Для них это было почетной обязанностью, а для тебя это целая жизнь. Ты отдаешь нам все без остатка. Возможно, гнезда и раньше умели думать, просто не хотели, а сейчас хотят, — пояснил мне друг.

— Как интересно. Я могу попросить его больше не причинять боли Сэпию?