Грани сна

– Быстрее копайте! Надо сорвать встречу брата и сестры Чемберленов с сестрой и братом Френчами. Тогда их дети не поженятся, и у них не родится гениальный крейзи-Джек. А без него никто не придумает квазилинейную математику, и англичане не смогут отправлять своих темпоральных шпионов прямо на дом к нашим лидерам. Господи, боже! Я тебе уже пять раз это объяснял! И до сих пор ничего не сделано.

– Сначала надо их найти и вступить в контакт.

– Делайте!

– По твоим словам, они познакомятся на представлении балета Большого театра в Лондоне.

– Да, да, сколько можно повторять?

– Но спешки нет, Лавр! Балетная труппа Большого действительно приглашена на гастроли по Европе. Но состав труппы, репертуар и график ещё не согласованы!

– Хоть одна хорошая новость.

– А вот ещё одна. Проект этой поездки попал на рассмотрение правительства только неделю назад. То есть после того, как ты мне сообщил об этих гастролях!

– Я же объяснял, что получаю информацию из будущего.

– Поверить страшно, и надо мне всё записать подробнее.

– Вот и пиши.

Летом Лавру довелось несколько раз побывать в Институте мозга по делам, связанным с детектором лжи. Обычно свои вопросы он оставлял секретарю директора, и у него же забирал результаты. Только дважды виделся с самим директором, товарищем Саркисовым – хотя, признаться, знавал его в «прошлой» жизни, когда в первый раз придумывал детектор лжи.

Однажды с ним увязался Ветров. Оказывается, в его ведомстве нашёлся-таки сотрудник, знающий, что такое электроэнцефалография, который и подсказал, что нужно исследовать мозг Лавра во сне. Лавр тщетно пытался объяснить, что эта затея глупая, что его «информативные» сны – явление редкое, а так-то он видит сны самые обычные.

– Впустую это всё, – говорил он.

Ветров не желал его слушать: он получил задание исследовать Лавра, и, значит, тут нечего обсуждать. Товарищу же Саркисову он изложил известную ему версию, что, мол, подопытный во время сна иногда получает реальные знания о событиях, ещё не произошедших. И что весьма ответственные люди заинтересованы в изучении феномена. Лавр благоразумно помалкивал, но директор, не сумев перебороть сомнения, обратился напрямую к нему.

– Это правда? – спросил он.

– Да, да.

– Хм. И как раз именно вы разрабатываете прибор для уличения людей во лжи. Это оригинально. Что же вы такое предсказали?

– Я не уполномочен об этом говорить.

– Поверьте, – вмешался Ветров, – это так. Товарищ Гроховецкий заранее сообщил нам о некоторых политических событиях, знать о которых не мог.

– Это что, какие-то тайные события?

– Нет… Они известные, но не надо, чтобы кто-то узнал о нашем источнике информации. Ну, то есть… что мы заранее знаем то, чего они там ещё не знают сами. – Он приложил руку к груди: – Поверьте, профессор, это не из недоверия к вам. Просто посмотрите, нет ли особенностей в мозгу данного товарища.

– «Данного товарища», – фыркнул Лавр. – И ты учился в Литературном институте!

Ветров замолчал, набычился, повращал глазами и спросил сурово:

– А откуда ты… Кто тебе сказал, где я учился?

– Во сне увидел.

– Так… Похоже, ты нам не всё рассказал о своих снах.

– Это мои сны, и я не обязан рассказывать о них. Ты знаешь, почему я к тебе обратился, но здесь не место это обсуждать.

– Да, помню, как же. Это… эээ… простите, профессор, что опять темню. Это некоторые нехорошие события в будущем. Товарищ хочет их предотвратить.

Профессор хлопнул себя по коленям и встал.

– Мне ваши тайны не нужны, – сказал он. – Мы занимаемся тайнами мозга! Изучим и вас, товарищ! Если в структуре вашего мозга есть особенности, мы их найдём.

Он заложил руки за спину и, прохаживаясь по кабинету, прочитал им лекцию об устройстве главного «думательного» и управляющего органа человека.

– Кора головного мозга имеет неодинаковое строение в различных своих областях, – говорил он. – В гомотипической коре взрослого человека различают шесть слоёв, расположенных один под другим. Они показывают некоторую вариабельность своего строения в различных областях гомотипической коры, но, в целом, одинаковы, что у простого солдата, что у Наполеона.

Лавр улыбнулся:

– Это обнаружил ещё Вик д’Азир.

– Кто такой? – спросил Ветров.

– Анатом французский. Описал строение мозга, когда Наполеон ещё был никто. Хотя уже и родился на свет. Недалеко ушла наука за сто пятьдесят лет!

– Достаточно далеко, – возразил профессор, – если полоски белого вещества, обнаруженные в коре затылочной доли мозга, назвали его именем.

– Кого? Наполеона? – не понял Ветров.

– Нет, Вика д’Азира… В отличие от него, мы теперь знаем, что все слои мозга – и цитоархитектонические, и в ещё бо́льшей степени миелоархитектонические, делятся на подслои и весьма изменчивы в различных участках коры. Мы имеем богатый инструментарий для изучения слоёв, подслоёв и прочего… Ну, вижу, вам это скучно. Идёмте, познакомимся со специалистом, который займётся вами.