Грани сна

Они сидели в избе Лавра. Было слышно, как снаружи свистит ледяной ветер. В печи, к кирпичному боку которой притулился Лавр, потрескивали дрова. Глеб устроился на кованом сундуке со сдвинутой к бревенчатой стене, для мягкости, периной, набитой сеном. Он уже насытился, съевши холодного мяса с квашеной капустой, и пил пиво – не то гадкое, что принёс Ульян, а из запасов Лавра.

– По жизни я, вообще-то, хардкорный геймер, – сказал правнук, высосав очередную баклажку. – Мне нравятся квесты, сделанные по историческим фактам. Люблю комбинации квеста и экшена, особенно игрушки в жанре стимпанк.

Лавр подумал, что такими речами этот юноша и впрямь мог свести с ума ямщиков. О чём он говорит?! И зачем. Он – в московском царстве Ивана Грозного! Ему известно, кто я, и откуда. И он сыплет словами, которые мне заведомо непонятны. Может, это результат шока? Или он дурачок, мой правнук, и упивается собственной значимостью, показывая, насколько больше всех остальных здесь он знает?

Лавр посмотрел в угол, где прикорнула на лавке его жена Анна. Она, покормив их и перемыв посуду, завернулась там в тряпьё и заснула. Слушать их беседу, а тем более понимать их речи, она была не в состоянии.

– Стимпанк – это когда в инвентаре показаны старинные механизмы, паровозы, дирижабли, – бубнил правнук. – Я когда жил в XIX веке, замечал, где дизайнеры прокололись. Мода не та, причёски. А то вдруг мамонтов напустят. Ты видел мамонтов?

– Видел, – отозвался Лавр. Его разморило, он тоже хотел спать.

– Они вкусные, мамонты?

– Так себе. Ты чего дёргаешься?

Действительно, взгляд парня блуждал, руки шевелились, пальцы дёргались.

– Ломает, – пожаловался он. – Три дня не гамал. Болезнь такая. Пройдёт.

– Я бы советовал тебе, когда вернёшься в своё постоянное время, идти в медицинский институт, учить лечебные травы …

– Чтобы самого себя хилить[137] в этом вашем реалити-шоу? – снёс очередную бессмыслицу Глеб. – Ты меня в XXI веке долбаешь своими советами, и тут будешь? Я бы лучше на исторический фак пошёл.

– Погоди! Как, в XXI веке? Я родился в 1917 году! И что, я у вас там жив ещё?

– Ага. Осенью будем гулять твоё столетие. Когда собирались у нас 9 мая все вместе, на День победы, отец говорил, что Академия наук тоже готовит юбилей. Я, признаться, не знал, что ты известный учёный! Думал, просто старый зануда с причудами…

– День победы? Какой победы? В какой войне?

– Опять забыл? Когда я в прошлый раз попал в вашу матрицу, то жил в Питере. А в 1939 году, уже стариком, переселился в Москву! И мы с тобой сто раз обсуждали нападение немцев на Польшу и нашу с немцами войну. В моей парикмахерской. Ты ж меня к себе домой ни разу не позвал.

– В моём прошлом этого не было, Глеб.

– Я рассказал тогда всё, что знал из школьного курса!.. Потом, правда, пережил войну сам, и теперь знаю больше. А ты?

– Я сюда попал прямиком из 1941 года, – задумчиво сказал Лавр. – Вот что, внучек. Про войну мне надо как можно больше узнать и запомнить. Полагаю, мы успеем этим заняться. А теперь давай спать. Анюту мою, – он кивнул на жену, – видишь, уже сморило.

Москва, 1584–1605 годы

Появление на дворе Лавра нового человека ажиотажа не вызвало. У него и так постоянно работали конюх и возчики. Ну, поселился ещё кто-то… Только Митька Мокрый спросил: «Из деревни своей, что ли, привёз парня?», – но ответа ждать не стал, что ему за дело. Да ещё жена Лавра, Анна, пыталась намёками выяснить, кто этот Глеб. Лавр ей насочинял, что родня, а она всего-то хотела узнать, на скольких обед готовить.

Анна была образцовая жена, вполне функциональная. Он такую и искал: спокойную, с полезными для семейной жизни умениями. Не ждал от неё ни особой красоты, ни ума, ни страсти. А она вдобавок была свояченицей Васи Щелкалова – тоже полезный фактор.

Начальники Лавра, особенно брат Васи – Андрей, были натуральными трудоголиками. Бывало, сутки подряд работают и других заставляют. Поспать оставалось часа четыре в день. Так что поговорить о будущем со вновь обретённым родственником Лавр не успевал. Но хоть урывками, выяснил картину жизни Глеба. И прежде всего выспросил, от кого произошёл сам Глеб.

Оказалось, его дед – сын Лавра, родившийся до войны.

– Война уже идёт, а у меня нет сына! – удивлялся Лавр. – И откуда ему взяться, если я не женат? Зина вышла за другого. Парикмахершу Надю ты не знаешь, да и не было у меня с ней ничего. Ко́тя… то есть, Октябрина – не беременела никак. Или предохранялась, чертовка. С Леной я давно расстался…

– Лена? – спросил Глеб. – Да, мою прабабку Леной зовут. Жену твою.

– Ты путаешь, это моя мать, твоя прапрабабка, Елена Эдуардовна. Княгиня, кстати.

– Они обе Елены, и твоя жена, и мать. Я же им причёски строил, мне ли не знать! Когда переехал в Москву, дед мой уже родился, я видел, ты его в коляске возил.

– А вот я тебя не видел. И коляску не возил. Как сына-то моего зовут?

– Пётр… Пётр Лаврович. Неужели не знаешь о нём?