Грани сумерек

Николишин, являясь посредственным художником и сильно пьющим человеком, оказался очень и очень неплохим наставником. Более того — у него имелся просто-таки звериный нюх на по-настоящему талантливых ребят, если и не с задатками гениев, то близко к тому. Ничем иным тот факт, что в его студии таких в результате собралось аж с полдюжины, объяснить никак нельзя. Не обладая серьезными навыками, находясь в самом начале пути живописца они создавали более чем достойные работы, которые свободно могли конкурировать с полотнами куда более именитых мастеров, находящихся на пике формы.

Вот только авторитета их наставника для того, чтобы двинуть этих своих самородков вперед и вверх точно не хватало. Но в один прекрасный (или несчастный, тут как поглядеть) день в его студию, находившуюся на задворках столицы, невесть как занесло господина Серебряного, являвшегося ко всему прочему соучеником Николишина.

Таланта у ЭмЭса, скажем прямо, было тоже не чтобы сильно много, к тому же годы и не слишком скромный образ жизни порядком подточили его работоспособность, до такой степени, что вот-вот и прозвучала бы формулировка «сбитый летчик», но вот с деловой хваткой и сметливостью у него все обстояло замечательно. Он сразу оценил качество работ и их перспективы в разрезе потенциальных продаж, составил в голове бизнес-план и мигом принялся за его реализацию.

Собственно, это и объясняло тот всплеск популярности Серебряного, который случился за пару-тройку лет до его гибели, равно как и отход от позиций метареализма, на которых тот стоял со времен царя Гороха. Просто разножанровые картины, которые столь успешно продавались, создавал не он, а ребята из студии Николишина. Нет, они проходили через некую стилизацию а-ля Серебряный, чтобы не давать поводов для сплетен, но что это, по сути, меняет? Впрочем, это до поры, до времени всех устраивало. Ребята из небогатых семей получили большие по их незамысловатым понятиям деньги и гарантии того, что закончив школу они поступят туда, куда сами захотят, независимо от баллов, полученных на ЕГЭ, Николишину отчинили за молчание долю малую на более-менее приличное бухло, плюс обеспечили стабильную работу студии, ну, а Марта наконец-то лишилась девственности. Короче — все были довольны.

И все бы ничего, может, эта схема еще несколько годков проработала бы, обогащая всех ее участников, но все испортил непосредственно Серебряный. То ли его опьянила вернувшаяся слава, то ли жадность обуяла, то ли еще чего, но вести под конец он себя стал совсем по-скотски. Если Николишин кое-как еще проглатывал оскорбления, то и дело несущиеся в свой адрес, то повзрослевшие ребята, ставшие студентами и уже хорошо понимавшие с какой стороны масло на бутерброде лежит, не собирались подобное терпеть, о чем как-то раз Марк Меерсон и заявил прицепившемуся к какой-то мелочи ЭмЭсу.

Тот перестал орать, удивленно булькнул и замолк, поскольку никогда ничего подобного не случалось, а после поинтересовался у остальных членов талантливой пятерки их мнением на данный счет и тем, насколько они согласны с точкой зрения Марка.

Ребята проявили редкое единодушие, и только Марта, глубоко и трепетно до сих пор любящая Серебряного, встала на позиции нейтралитета. Проще говоря — промолчала.

Какие-то выводы зажравшийся мэтр из произошедшего сделал, поскольку следующие пару месяцев смело можно было назвать спокойными, но после снова сорвался, причем по-крупному, пустив в ход кулаки. Видно, крепко у него внутри накипело от того, что зарвавшиеся щенки (как он, скорее всего в мыслях называл ребят) поставили его на место. Именно про этот случай и упомянула Марта. Да она и сама то и дело, наверняка, синяки замазывала.

Марку это очень сильно не понравилось, к тому же он как раз в эти дни проведал, за какую цену в Париже ушла его работа, на которой стояла роспись Серебряного. Ну, и ребята, понятное дело, тоже были не в восторге от случившегося.

В результате произошел еще один разговор между молодыми людьми и стареющим художником. Резкий, жесткий, неприятный для обеих сторон. Марк сказал, что им все это надоело и они желают дальше идти по жизни сами. Былое ворошить никто не станет, потому что это никому не нужно, да и кое-какие подписанные с обеих сторон бумаги это запрещают делать, но совместного будущего у ребят и господина Серебряного точно нет. Что до Марты — она пусть решает сама, как ей лучше.

Вот тут бы мэтру тормознуть, сказать себе «все когда-нибудь кончается», не идти на конфликт. У него в руках было сильнейшее оружие — финансы. Сколько бы пробегали на безденежной воле эти мальчишки, за года привыкшие к тому, что в кармане пусто не бывает? Три месяца? Полгода? Никак не больше. Вернулись бы к Серебряному, никуда не делись. Может не все, но половина — точно.