Грани веков (СИ)

— Кто таковы? Как в полону оказались у разбойников?

Коган кашлянул.

— Многая лета тебе, боярин, — начал он. — Я — лекарь Давид Коган, это — ученик мой Ярослав, путь держали из Тулы в стольный град Москву, вместе с о слугой моим Василием.

Боярин криво ухмыльнулся и откинулся на спинку кресла.

— Из Тулы, сказываешь? Нешто там дохтурам живется плохо?

По его сощурившимся глазам и играющей на губах усмешке, Ярослав понял, что он не верит ни единому слову Когана, более того — прекрасно знает, что тот врет.

Однако, Коган, казалось, принял интерес Симеона Никитича за чистую монету.

— Бежали мы от войска Самозванца, его же Гришкой Отрепьевым кличут, — бойко продолжал он. — Надежду великую имели, что государь наш истинный Борис Федорович примет под крыло свое и защитит от супостатов верных подданных.

— Так-так, — протянул боярин, поглаживая бороду. Высокий ворот его рубашки блестел от пота. Вглядываясь в его лицо, Ярослав ловил себя на мысли, что он кого-то ему напоминает. Что-то почти неуловимое, но до боли знакомое… Ну конечно!

Сарыч! Он едва не выпалил это вслух. Точно, если убрать бороду и излишнюю полноту, то допрашивающий их боярин будет вылитым заведующим подстанцией!

— Стало быть, вы — верные подданные государя нашего? — уточнил тот и подался вперед. — Как с царевной вместе оказались?

— Ехали мы с купеческим обозом, — начал Коган, — и на тракте напали на нас люди лихие, повязали и полон взяли. Там и царевну встретили, многая лета живота ей…

— Врешь, щучий потрох, жидовье отродье! — вдруг рявкнул Симеон, с размаху треснув кулаком по столу. — Не было вас ни на каком тракте, ни с обозом единым! Сей душегубец, — он кивнул в сторону вытянутого на дыбе тела, — Афонька Петров, свидетельствовал, что царевну они захватили с вами вкупе! Ты же, нехристь лукавая, в колдовской обряд ее вовлечь пытался!

— Подвтерждаеши ли сие? — повернулся боярин к дыбе.

— Истинный крест! — прохрипел разбойник. — Ахти, боярин, Симеон Никитович, смилуйся вмале! Дозволь ослобонить веревки — боюсь, Богу душу отдам!

— Отдашь, вестимо, — согласился тот. — Претерпевый же до конца спасен будет, глаголет Писание.

— Так что, жидовин, скажешь на сие? — обратился он к Когану. — Будешь ли далее отпираться, аще правду поведаеши?

За его спиной раздалось деликатное покашливание.

— Мыслю, боярин, что знаком мне лекарь сей, — промолвил человек, стоящий у стены.

Он задумчиво разглядывал Когана, теребя рыжеватый ус.

— Вспомнил я, где его видывал раньше, — сообщил он. — При дворе шведском в Стекольне, у короля Карла дохтуром он состоял, прозывался Яганом Костериусом.

— Вона как! — усмехнулся боярин. — Стало быть, в Стекольне? Далече от Тулы!

— И мужика этого рожа мне знакома, — продолжал рыжеусый, кивая на Евстафьева. — На конюшнях царских прислуживал, в аккурат перед отъездом царевны на богомолье его там видел.

Ярослав мысленно присвистнул. Получается, не только Ирина, но и все они заняли места каких-то реальных современников. Судя по озадаченному выражению лиц Когана и Михалыча, это известие их также ошарашило.

— Молодец, Муха! — похвалил боярин. — Добрый глаз у тебя! А про этого ученика что скажешь?

Ярослав встретился взглядом с рыжеусым. Очевидно, они недооценили его присутствие тогда, в карете. Что он мог слышать из их разговора? Да практически всё…

— Нет, Симеон Никитич, — качнул головой Муха. — Этого не признаю. Но имею соображения.

— Выкладывай, — усмехнулся боярин. Он явно наслаждался процессом, словно сытый кот игрой с мышью, чья судьба заранее известна.

— Гостей, известно, по одежке принимают, — сообщил Муха, прищурившись. — А сей ученик, по словам разбойника этого, носил зипун зело странный, с гербами незнакомыми. Вот, изволь подивиться.

Ярослав только сейчас увидел, что за столом боярина на полу лежала груда тряпья, а среди него — желтый медицинский ящик, красно-синяя реанимационная сумка и дефибриллятор.

Муха склонился над ней и подал Симеону Никитичу синий скоропомощной жилет.

Тот осторожно принял его, разложил на столе, оглядел и хмыкнул.

— Затейливая одёжка!

С интересом подергал за липучки, ощупал ткань, недоуменно поковырял ногтем молнии на карманах. Нахмурившись, ткнул пальцем в эмблему с изображением красного креста с белыми крыльями и уставился на Ярослава.

— Что сие значит?

Ярослав чуть было не ляпнул в ответ: «Красный крест!».

— Это эмблема нашей гильдии, — сказал он вслух. — Символизирует христианское служение и, это… ангельское покровительство!

— Христианское, говоришь? — боярин сощурился, точь-в-точь, как это делал Сарыч. — А крест-то, как я погляжу, поганый, латинский! И крылья сии больше на ляшьи смахивают, чем на ангельские!

— Точно! — подтвердил Муха. — Любят они, окаянные, такие на спины себе клепать.

— Стало быть, — подвел итог Симеон Никитич, — не от Самозванца вы, щучьи дети, бежали, а по его прямому указу смуту сеяли! Признавайся, что он вам поручил? Царевну выкрасть? А потом колдовством да чародейством заворожить на радость Гришке Отрепьеву, и тако через неё и на государя нашего порчу навести?

Произнося эту гневную тираду, он привстал с кресла, потрясая кулаком.