Грани веков (СИ)

На всякий случай, он обошел комнату по периметру, простукал стены. Везде одинаковый глухой звук. Можно, конечно, попробовать вышибить дверь, но шум наверняка привлечет внимание. Да и куда бежать, кого искать? Здесь, по крайней мере, было тепло и сухо, да и с Шуйским, по-видимому, можно было договориться. Вот только что ему рассказывать? Князь явно ожидал, что Ярослав введет его в краткий курс истории семнадцатого века, и не желал слышать никаких отговорок. Может, ему фокусы какие-нибудь показать? Кажется, где-то в карманах у него завалялась зажигалка… Да нет, чушь какая-то. Нужно искать старуху и крест! Но отпускать его Шуйский, похоже, не собирается…

Меряя шагами тесную комнатушку, Ярослав заметил, что в одном месте пол проседает под ногой.

Опустившись, он принялся ощупывать деревянный настил и вскоре обнаружил что одна из половиц шатается. Повозившись, он нашел выступающий край и, ломая ногти, сумел подцепить её и вытащить.

Под половицей оказалось углубление, на дне которого виднелась дырка размером с рублевую монету.

Прильнув к ней, Ярослав увидел внизу ту самую горницу, в которой они несколько минут назад разговаривали с Шуйским. Идеальный наблюдательный пункт! Для чего, интересно, он мог понадобиться хозяину?

Князь и сейчас был там, но не один.

Напротив Шуйского сидел высокий монах, при виде которого у Ярослава взволнованно забилось сердце. Вытянутое худое лицо, гладкий, как коленка, череп, бритые впалые щеки. Черная ряса и медальон на груди с изображением черного солнца со змеящимися лучами.

Двое других его спутников стояли чуть поодаль, их лица скрывали капюшоны.

— … не лучшее время! — донеслись до него слова Шуйского.

— Скоро всё изменится, князь, — голос монаха был тих. — Годунов совсем плох. Молодой царевич подает надежды, но не ему суждено править Русью.

— Кому же, как не наследнику? — осторожно протянул Шуйский.

— Ты сам знаешь, — вкрадчиво произнес монах. — Истинный правитель уже близко. Очень близко. И сейчас каждому нужно сделать выбор, на чьей стороне быть. Государь милостив и щедр к тем, кто готов ему служить.

— Слухи ходят, — осторожно сказал Шуйский, — что сомнительно родство его покойному царю. Поговаривают, был на подворье у Романовых некий Гришка Отрепьев, что в бега подался и расстригой стал.

— А другие говорят, что в Угличе пятнадцать лет назад ты, князь, грех на душу взял, и в безвинно убиенном младенце царевича признал, — прошелестел голос монаха.

Шуйский вздрогнул.

— Говорят также, — продолжил монах, — что сама царица, Нагая, тебе в те дни некую грамотку передала, да крест некий, иже наследнику Ивана Васильевича принадлежал.

Шуйский молчал.

— Ныне же настало время явить крест сей и возвратить его истинному государю, — торжественно проговорил монах. — Ибо знак сие будет, по нему же признает она дитя своё, спасенное во дни оны. И она, и другие люди, властью облеченные, кои подтвердить смогут, что истинный государь перед ними, да правду поведать о том, как царевич с помощью людей верных, участи смертной от убийц, Годуновым подосланных, избежать смог. И за подвиг тот велика награда им от истинного государя будет.

Шуйский с сомнением покачал головой. — У Бориса много сторонников. Тот, которого царевичем называют, многократно бит был, да и сейчас дальше Путивля носа не кажет, окопался, словно крот. Патриарх будет стоять за Федора, на Москве стрельцами Басманов заправляет, который Борисом обласкан и сыну его присягнет. Войском Телятевский командует, шурин годуновский. Да и сам Семён сыском ведает, всюду людишки его вынюхивают и обо всем доносят. Нет, езуит, не убедил ты меня.

— Так, может, мне поверишь, боярин? — спросил один из спутников монаха.

Он шагнул вперед и откинул капюшон с головы.

Шуйский вгляделся в его лицо и ахнул.

— Юшка!

— Вижу, узнал, — усмехнулся человек. Он скрестил на груди мускулистые руки. — Помнишь, стало быть.

— Беззубцев! — воскликнул Шуйский и неверяще покачал головой. — Я думал, ты у самозванца в Путивле сидишь.

— А оно вона как, Василий Иваныч, — осклабился тот. — А ты говоришь — у Годунова людишки везде.

Беззубцев! Ярослава словно ударило током. Он жадно вглядывался в лицо человека, стоявшего перед Шуйским.

Твердые черты, широкие скулы, короткая черная борода. Было в нем что-то неуловимо разбойничье, но не свирепо-угрюмое, как у Ворона, и не безысходно-отчаянное, как у его подручных, а, скорее, какая-то бравада и лихая удаль.

— Смел, разбойник, — проговорил Шуйский, — коли дерзнул ко мне в дом явиться!

— Полно, князь! — ухмыльнулся Беззубцев. — То дела давние. Нынче нам с тобою дружить пристало. Не веришь? А коли я тебе скажу, что князь Мстиславский, коего я от Кром отогнал, ныне в переписке с государем Димитрием состоит?

И он небрежно бросил на стол свернутую в трубку грамоту.

Шуйский развернул её, пробежал глазами, мрачнея по мере чтения.