Гранит не плавится

За час до прибытия поезда я уже торчал на вокзале. Прохаживался по платформе, вспоминал первое знакомство с Шурочкой — в вагоне кашеваров во главе с Пахомовым. Мне казалось, что всё это было очень-очень давно — чуть ли не сто лет тому назад. А ведь на самом деле с того дня прошло немногим больше двух лет. Сколько перемен в моей жизни!.. В те годы люди взрослели быстро, — повзрослел и я…

Вдруг, словно из-под земли, вырос передо мной Гугуша с большим букетом цветов.

— Здравствуй, Гугуша! Ты тоже кого встречаешь? — спросил я, пожимая ему руку.

— Зачем встречать? Никого не встречаю! Узнал, что к тебе барышня приезжает, — Яблочко говорил. Принёс цветы из нашего сада. Подари, пожалуйста, — барышне приятно будет!

— Спасибо, друг, у тебя доброе сердце!

— Скажи, Ваня, очень она красивая?

— Как тебе сказать? Не знаю… Просто — человек хороший, настоящий товарищ. Мы с нею в одном полку воевали…

— Правильно, красота проходит, а человек остаётся. Главное, чтобы хорошая была! — Гугуша вздохнул.

Послышался паровозный гудок. Я побежал навстречу поезду. В дверях вагона показалась Шурочка. В шёлковом платье, в маленьких, изящных туфельках, она выглядела совсем по-другому, чем в гимнастёрке и сапогах. Если бы не золотистые волосы, развевающиеся по ветру, вздёрнутый нос и смеющиеся знакомые глаза, я бы её не узнал!

Она спрыгнула с подножки и очутилась около меня. Я молча протянул ей цветы.

— Скажите пожалуйста, какой галантный стал!.. И красивый какой!.. Знаешь, миленький, орден очень тебе к лицу! Кто мог подумать, что ты станешь таким бравым… сухопутным моряком!

Я взял её чемодан, повёл к выходу. А где же Гугуша? Исчез!..

В фаэтоне, по дороге в общежитие, Шурочка болтала без умолку.

— Рассказывай же, миленький, как живёшь, что поделываешь? Да, товарищи велели передать тебе поклон. В особенности Модест Иванович. Я так и осталась работать у него, — не думай, не секретаршей какой-нибудь. Я — оперуполномоченный, — не шутка. Челноков редкой доброты человек. Он тебя очень любит, огорчается, что редко пишешь… Что молчишь? Или не рад моему приезду?

— Что ты, я так ждал тебя!.. Странно как-то, привык видеть тебя в гимнастёрке, в сапогах, а тут…

— По-твоему, мне всю жизнь так и ходить в солдатской одежде? Не думай, нужно будет — опять надену, я не белоручка. Совсем забыла, — видела на улице твою зазнобу. Левон показывал. Красивая, ничего не скажешь. Говорят, ушла из дома, поступила на учительские курсы…

Мне было неприятно, что она говорила о Маро, и я обрадовался, что наш фаэтон остановился у дверей общежития.

Войдя в мою комнату, Шурочка огляделась.

— Ничего, живёшь чисто! Вот прибрать бы твою комнату, совсем бы хорошо было…

— Не понимаю, что тут ещё прибирать, — обиделся я. Мои старания, как видно, пропали даром.

— Неуютно у тебя… Впрочем, вы, мужчины, в этом плохо разбираетесь. Ладно уж, женишься — поймёшь… Покажи, где можно умыться?

Умывшись, Шурочка села за стол, достала маленькое зеркало и, старательно причёсывая волосы, спросила:

— Признайся, миленький, ты очень любил ту красивую армянку?

— Как тебе сказать, тогда казалось, что люблю…

— А здесь нашёл другую?

— Нет…

— Удивительно! Такой видный парень, а в любовных делах робкий. Не пойму, как это здешние девушки оставили тебя в покое?

— По-твоему, они сами должны были лезть ко мне?

— А что им делать, если ты сам такой недогадливый? — Шурочка, улыбаясь, посмотрела на меня. В её смеющихся глазах я уловил насмешку.

Мне пора было на работу. Я предложил Шурочке зайти по дороге в порт в кондитерскую — позавтракать. В коридоре общежития через полуоткрытые двери нас провожало несколько пар любопытных глаз…

Допив чай, Шурочка поднялась.

— А теперь покажи, миленький, где помещается Чека и горком партии.

— Зачем тебе?

— Дело есть, — она понизила голос. — Модест Иванович поручил выяснить здешние связи сына священника. Ты его знаешь, — бывший офицер, белогвардеец. Тот, который послал своему отцу эсерку Шульц.

— Неужели это дело ещё не закончили?

— Не совсем… После того как ты задержал Беллу в Тифлисе и её отправили к нам, молодчики раскололись — начали давать новые показания. Шульц взбесилась, назвала их молокососами и выложила всё начистоту. Оказывается, офицерик этот поддерживал связь с каким-то заграничным центром дашнаков, получал от них директивы, деньги и передавал националистской организации молодёжи. Понятно, действовал он не один, а вот кто помогал ему здесь — не говорит.

— Не представляю, как тебе удастся установить его связи? Времени ведь много прошло…

— Конечно, не легко, но можно… Жил же он здесь у кого-то на квартире, имел знакомых, друзей, встречался с ними… Попытаюсь! Да и местные — товарищи помогут. — Шурочка говорила как заправский разведчик.

Я проводил её до дверей Чека. Мы условились встретиться после работы в общежитии. Я пошёл в порт.