Гранит не плавится

Что-то подсказывало мне, что у Зельдиной есть эти самые проклятые бриллианты. Даже в ушах звенело: «Есть, есть!..» Инстинкт или интуиция — не знаю, как это назвать, — но они часто безошибочно подсказывают то, чего не видишь глазами и не можешь пощупать руками. Так было и на этот раз. Убеждение моё подкреплялось и письмом оперуполномоченного из Николаева. Бриллианты есть, но где, как их найти? До отхода парохода оставалось не больше получаса. Нужно было на что-то решиться.

Я вошёл к себе в кабинет и, не обращая внимания на торжествующую Зельдину, решил сам всё проверить. В её вещах действительно ничего не было. Взял простыню, завесил ею угол комнаты и предложил Зельдиной зайти туда, раздеться и одежду свою передать мне.

— Раздеваться здесь, при вас? Это издевательство, вы не имеете права! Я буду жаловаться, — зашипела она.

— Можете жаловаться, а пока не теряйте времени! Иначе пароход уйдёт без вас.

Зельдина покорилась. Из-за простыни полетели то блузка, то юбка, а потом и другие предметы дамского туалета.

— Нате, проверяйте!.. Не люди, а изверги, мучители…

В одежде тоже ничего не оказалось. Я вернул ей всё, сел в кресло, закурил. «Прав Гугуша, — подумал я, — здесь и собачий нюх не поможет».

— Ну что, успокоились? — Зельдина зло, издевательски смотрела на меня, чуть не язык показала.

И вдруг… «Шляпа!» — мелькнуло в голове.

— Снимите, пожалуйста, вашу шляпу!

— Шляпу?.. Зачем она вам? — что-то дрогнуло в лице Зельдиной.

— Поторопитесь, прошу вас!

Она сняла широкополую шляпу с цветами, передала мне и уже не сводила глаз с моих рук. Бриллианты были спрятаны где-то здесь, в этом сомневаться не приходилось, однако нужно было их найти. Внешний осмотр ничего не дал, я перевернул шляпу и сорвал шёлковую подкладку. Нервы Зельдиной сдали, она вскрикнула, схватилась за голову и без сил упала на диван.

Наконец-то! Вокруг тоненькой стальной проволоки, натянутой по всей окружности шляпы, был намотан спиралью мешочек с мизинец толщиной. Я осторожно освободил мешочек от проволоки, распорол шов, и на стол посыпались блестящие камешки разной величины. Нашёл-таки! Моему восторгу не было границ. Завернув бриллианты в бумагу, побежал к Яблочко.

— Вот они, Иван Мефодьевич! Нашёл в шляпе Зельдиной. Что с ними делать?

Перебирая их пальцами и хмурясь, Яблочко задумчиво произнёс:

— Чертовщина какая-то!.. Из-за такой ерунды люди бьются насмерть… Что делать, спрашиваешь? Заактируй, а врачиху задержи.

— Как записать в акте? Величина камушков неодинаковая.

— Ты, брат, так спрашиваешь, будто матрос Иван Яблочко всю жизнь тем и занимался, что копил бриллианты! Так и запиши: столько-то штук разной величины…

По дороге в Чека, сидя рядом со мной в фаэтоне, Зельдина молчала. За короткое время она как-то поблекла, даже постарела. Вдруг повернулась ко мне и тихо, чтобы не слышал извозчик, сказала:

— В этих камнях — целое состояние. Возьмите половину себе, порвите акт, отпустите меня!..

— Задержанным разговаривать не полагается! — оборвал я её.

Когда до Чека оставалось несколько кварталов, она опять зашептала:

— Возьмите всё, только не везите в Чека! Поверьте, никто ничего не узнает…

Я не ответил.

Недалеко от серого здания Чека она сделала последнюю попытку уговорить меня:

— Отпустите, умоляю… Возьмите всё, всё… Хотите, я осчастливлю вас, — бессвязно бормотала она.

Дежурный комендант принял Зельдину, выдал мне расписку, и бухгалтер Сидор Яковлевич, рассматривая через лупу бриллианты, свистнул.

— Тут каратов семьдесят, и всё чистой воды! Богатый улов у тебя, Силин, поздравляю, — сказал он.

Шагая по набережной, я всей грудью вдыхал влажный морской воздух и радовался всему: солнцу, наполовину спрятавшемуся за горизонтом, пурпурной дорожке на широкой глади моря, редким облакам причудливой формы, окрашенным в яркие цвета, белым парусам рыбачьих лодок и лёгкому ветерку. Всё это было чистым, прекрасным — таким далёким от жалких и тёмных человеческих страстей!..

Дело с картинами

— Что ж ты молчал до сих пор? — с этими словами Яблочко вошёл в мой кабинет.

— О чём вы, Иван Мефодьевич?

— Посмотрите на него, будто ничего не знает! — Яблочко сел в кресло, развернул газету. — Газету читал?

— Не успел ещё.

— Напрасно! Скажи-ка, как тебя зовут?

— Вы же знаете!

— Нет, ты повтори.

— Иван Егорович Силин.

— Во втором горнострелковом полку воевал?

— Воевал.

— Политруком роты был?

— Ну, был.

— Значит, ты! Послушай.

Иван Мефодьевич торжественно начал читать:

— «Постановление Президиума ВЦИК.

За храбрость и отвагу, проявленные в борьбе с врагами революции, наградить боевым орденом Красного Знамени командиров и красноармейцев Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

…Силина Ивана Егоровича — бывшего политрука роты второго горнострелкового полка…» А теперь признавайся, ты это или не ты?

— Похоже, я. — От волнения у меня пересохло во рту и пропал голос.

— Ну, брат, с тебя причитается!

— С удовольствием, Иван Мефодьевич!

— Шучу, брат, шучу!.. Поздравляю от всей души и горжусь тобой. Знай наших! Помощником у Ивана Яблочко не кто-нибудь, а боевой политработник. Молодец! На, почитай, — он протянул мне газету.