Гранит не плавится

— Как это не касается? Ты чекист… А вот я узнала любопытные подробности.

— Какие?

— Установила, где наш офицер квартировал, собрала кое-какие сведения и о квартирной хозяйке. Оказалось, что она вдова рабочего с нефтеочистительного завода. Муж её погиб на фронте. По всему видно, что офицер выбрал дом вдовы погибшего командира Красной Армии, чтобы отвести от себя лишние подозрения. Разыскала дом — и к хозяйке. «Скажите, пожалуйста, жил у вас такой-то?» — спрашиваю. Она оказалась женщиной приветливой, пригласила в комнату и полюбопытствовала: «Вы кем приходитесь ему, родственница или, извиняюсь, может, невеста?» — «Нет, говорю, ни то и ни другое. Я просто сотрудница Чека, и мне хотелось бы собрать о нём некоторые сведения». — «Разве он натворил что-нибудь? По виду такой тихий, воспитанный…» — «В тихом омуте черти водятся, говорю, он белый офицер, дослужился до чина штабс-капитана и застрял здесь, чтобы пакостить советской власти. Вы не знали, что он офицер?» — «Нет, что вы!.. Разве я пустила бы такого к себе домой? Он говорил, что советский служащий». Хозяйка обстоятельно ответила на все мои вопросы, в частности сообщила, что её жилец очень дружил с помощником начальника городской милиции, — как выяснилось, тоже бывшим офицером…

— Что думаешь предпринимать дальше? — спросил я. Во мне заговорил чекист.

— Ничего! Здешние товарищи сами доведут дело до конца!..

На следующий день Шурочка уехала.

В середине лета Цинбадзе буквально огорошил сообщением: центр предлагает перебросить меня на новое место — заместителем начальника губернского управления в один из важных экономических центров Юга.

— Лично я против, — сказал он. — Не потому, что сомневаюсь в твоих способностях, нет, — просто ты ещё нужен здесь. Было у нас предположение назначить тебя комендантом порта…

Я мог только растерянно пробормотать:

— А Иван Мефодьевич?.. Он ведь замечательный комендант!..

— Знаю! Но мы решили направить его в городскую милицию, начальником. Там аппарат малость засорён, нужна твёрдая рука, чтобы навести порядок.

— Согласится ли Иван Мефодьевич?.. Он прирождённый чекист и не захочет работать в милиции. Да и я вряд ли справлюсь… Лучше оставьте меня помощником!

— Не ожидал услышать от тебя такие рассуждения, — рассердился Цинбадзе. — Что значит — не захочет? По-твоему, милиция не орган Советской власти? Кто сказал, что там должны работать люди второго сорта?

— Но всё-таки…

— Никаких «но»! Все мы солдаты партии и обязаны работать там, где прикажут. Наша сила была, есть и будет в железной дисциплине. Впрочем, вопрос о работе Яблочко решён, поговорим о тебе. Насколько я понимаю, ты с работой в порту освоился, накопил опыт, парень ты грамотный, языки знаешь. Спрашивается, кому, как не тебе, быть комендантом? Тут имеется ещё одно соображение: дав тебе это назначение, мы сумеем удержать тебя здесь, — поставим центр перед совершившимся фактом. В ином случае тебя у нас заберут. Решай, товарищ Силин!

— Поступайте так, как найдёте целесообразным… Прошу об одном: если действительно захотите поручить мне работу коменданта, то, пожалуйста, сделайте это спустя некоторое время после ухода Ивана Мефодьевича! Иначе будет неудобно перед ним: человек принял меня, как брата, научил, а я…

— Добро, так и сделаем, — перебил Цинбадзе и отпустил меня.

Яблочко, узнав о своём новом назначении, дня три ходил сам не свой. Чертыхался, грозился, что скорее вернётся обратно на флот рядовым матросом, чем согласится работать в милиции. Даже письмо написал командующему Черноморским флотом, с которым воевал под Новороссийском. Но в конце концов покорился и принял дела городской милиции. Меня назначили исполняющим обязанности коменданта.

В порту дел было по-прежнему много. Без конца прибывали иностранные пароходы под флагами разных государств, продолжали уезжать от нас разные люди, однако прежней остроты в нашей работе уже не было. Нэп многое изменил в жизни страны, да и порядка и законности стало больше. Сейчас работники таможни и паспортных столов сами справлялись с делами, — нам оставалось контролировать и вмешиваться в их работу только в исключительных случаях.

Я остро переживал разлуку с Шурочкой — никак не мог заставить себя забыть её, хотя, хорошо зная её характер, понимал, что она ни за что не вернётся ко мне.