Граница

— В корчме! — присвистнул Клепила, у которого были какие-то старые счеты с корчмарем. — Как же, как же, замечательный повар, наш корчмарь Корнелий Лупа. Намедни иду через площадь, а впереди ползет хорошая, жирная сороконожка. Уже подрощенная, вот, как, примерно, отсюда и до той стены. Я было зажмурился, чихнуть. Глаза открываю — нет сороконожки, и только дверь в корчме, тихонько так — стук! Через малое время возвращаюсь той же дорогой, а поварята с порога уже зазывают: Добро пожаловать, дорогие гости, на отварную телятинку! Народ же ест и удивляется: Это где же Лупа телятинку раздобыл? — Ясно где, сама приползла. То-то, думаю, так вот отчего мух вблизи корчмы не видать? Ну, ясно отчего, жить хотят. Уж и за себя начинаю опасаться, подойдешь близко и — хлоп! вот ты человек, а вот свиная запеканка в горошке. И запивать тебя следует не чем-нибудь, а непременно лихотским светлым, которого, по счастью, последняя бочка всегда найдется в подвале, благо вода в Мсте не переводится.

Приняв из рук чарку, Пайда Черный чокнулся с присутствующими и, быстро расправившись с гусем, принялся за пергаменты.

— Ну, это все я, в общем, знаю. Надо будет потом повнимательней посмотреть, — сказал он, откладывая последний лист в сторону. — Больше в сумке ничего не было?

— Вроде нет, — ответил Жуч.

— Дай-ка, — Пайда Черный взял сумку и осторожно прощупал ее. — Ага, — сказал он, — есть! — и извлек из потайного кармана еще один пергаментный сверток, а вернее сложенный в несколько раз лист, который, когда его развернули, оказался картой, довольно подробной. Граничары крутили ее и так и этак, но понять, что за местность на ней изображена, не могла. Наконец карта дошла до Клепилы. Едва бросив на нее взгляд, он сказал:

— Я знаю это место. Угейская пустошь.

— Угейская пустошь? — Пайда Черный покачал головой. — Еще никто оттуда не возвращался.

— Да, — поддержал Жуч, — запретное место. Мертвые веретенники, ведьмаки на горящих свиньях и прочая приблуда.

— Ты видел? — спросил Самоха.

— Если б видел, то сейчас с тобой бы не разговаривал о всякой ерунде, а скакал бы по вересковым склонам на горящей свинье или того лучше, пугал девственниц стуком костей и лысым черепом.

— Ходил туда года три назад новосел один, звали его как-то мудрено, то ли Щоц то ли Бокш, не архонский, из Меденца, что ли, — сказала Мелита. — Его потом приводила жена, он под себя ходить стал и кричать во сне. А что там с ним было, не вспомнил. Не получилось у меня ему помочь.

— И у меня тоже не получилось — признался Клепила. — Его ведь и ко мне приводила, бедная женщина. Так и увезла обратно в Меденец. Но в Угейскую пустошь и я ходил. И как видите с ума не сошел. Там другое. Идешь, и вдруг чувствуешь, нельзя тебе туда идти, не пускает что-то. Я было попробовал, нет, не пускает. Ноги не несут, а сердце словно в камень превращается. Но карта эта непростая, ох, не простая эта карта, ребята.

— Вернемся, тогда уж, — равнодушно сказал Самоха. — Кстати, о девственницах. Мы на Поганый хутор идем нынче, или как?

— Я ведь тоже приглашен! — спохватился Клепила. — Еще бы помыться надо да принарядиться.

— Хе-хе! — со значением произнес Пайда Черный и выразительно посмотрел на статную Мелиту, явственно довольный, что остается с ней наедине. Глаза Мелиты сверкнули, но тут же притушив их блеск, она отозвала в сторону Жуча и принялась о чем-то с ним горячо шептаться.

— Так я чего приходил… — заторопился было, вставая из-за стола Клепила.

— Да знаю я, — перебил его Пайда Черный, — пойдешь с молодежью в Отиль. Из стариков еще будет Обух, он же и за старшего. Мы там со старшинами советовались, в корчме уж заседать времени нет, выступаете на рассвете. Хуррениты же за нашу помощь дают бочонок вот этих самых, — Пайда Черный глянул на стол, где лежали россыпью хурренитские монеты, — гугенчиков.

Клепилу вдруг словно подменили, воинственно выставив вперед бороду, он поджал губы и процедил:

— Не по уставу деете, старшины. Не по заветам пращуров наших, земля им пухом, творите. Много власти берете. Как бы не надорваться вам под этой ношей.

— Да ладно тебе, законник, — усмехнулся Пайда Черный, — тоже мне поход, десять дней туда, десять обратно. Да и деньги не бог весть какие, вон за тот мед, что Самоха с Жучем нынче взяли, на архонском рынке вдвое больше дадут. Хотя и деньги нам не лишние. Сам говоришь, учителя нанимать надо. Да и пора Лихоте каменной стеной обзаводиться, а то этот наш вал знаменитый и дитя переплюнет. И корабли строить. Сколько в Хемуле сегодня менкитов утопили? А своих ни одного не потеряли. Вот мастеров корабельных еще пригласить, да хоть бы и хурренитских. Мы их работу видели.

— А за вольность граничарскую сколько на архонском рынке дадут?

— Да что ты в самом деле окрысился, Клепила? — удивился Жуч и тут же получил от Черного Пайды звонкую затрещину.

— А ты не встревай, когда старшие бранятся.

— Вот это правильно, — сменил ведун гнев на милость. — Вот это по уряду нашему граничарскому. А учитель это хорошо. И не только чтоб грамоте учил, но и географии, потому прокиснем здесь, в Пойме сидючи, а мир большой.