Граница безмолвия

Так могла написать только Атаева, признал Вадим. Не потому что усомнился в её авторстве, а потому что осознавал: так могла сказать только эта женщина. Он вдруг услышал её голос. Он почти физически ощутил присутствие здесь Риты, услышал, как, озаряя свое смугловатое лицо загадочной восточной улыбкой, она произносит эти слова. Причем каждое слово проговаривает медленно, мечтательно запрокинув голову, словно вычитывает его где-то на небесах или сверяет с волей небес его мудрость и праведность.

Все самое нежное и самое интригующее Рита почему-то произносила именно так — улыбаясь, запрокидывая голову и томно поддерживая правой ладошкой окаймленный короткими черными волосами затылок. А еще этот её, приятный для слуха, шаловливый какой-то акцент, непонятно почему зарождающийся при, возможно, даже чересчур правильной русской речи. Как раз с этим акцентом и с этой шаловливостью женщина и произносила теперь каждое прочитанное Вадимом слово. Увлекаясь чувственными грезами, лейтенант-отшельник почти реально слышал её голос и ощущал её присутствие. Духовное и физическое присутствие любимой женщины.

В течение года, прошедшего после их расставания в Архангельске, Вадим множество раз вспоминал прощальный вечер в номере гостиницы, возрождал в своей памяти её губы, её слова и ласки; какое-то по особому нежное прикосновение пальцев к его щекам. Ордаш всегда помнил её удивительно пластичные движения рук — сравнимые разве что с движениями исполнительницы восточных танцев или юной, духовно и телесно утонченной балерины.

Когда Рита проводила пальцами по его лицу, Вадиму казалось, что женщина не ласкает его, а как бы заново сотворяет. И черты лица его становились при этом такими, какими задумывала их эта любящая женщина.

«…Честно говоря, я ждала, что ты напишешь первым. Это выглядело бы так естественно, а главное, так принято. Но потом от одного сведущего человека узнала, где, в каких условиях и на каком жутком удалении от ближайших населенных пунктов находится твоя застава. И поняла, что ждать придется слишком долго и безнадежно, поэтому писать нужно самой. Я выяснила, когда отходит ваше судно обеспечения и написала, рассчитывая на порядочность штабных офицеров погранотряда и на судьбу полярного корабля-трудяги.

Когда ты получишь это письмо, я уже, очевидно, буду работать в морском госпитале Диксона. Но поскольку этот вопрос еще не решен, на конверте — мой домашний, салехардский адрес, так надежнее. Знаю, что родители перешлют мне письмо, где бы я ни находилась…».

Неужели в госпитале Диксона?! — почти возликовал Вадим. Это же, по здешним, заполярным понятиям, совсем рядом. А главное, туда заходит «Вайгач», заходят все остальные суда, проходящие мимо заставы. Но ликование его угасло сразу же, как только он вспомнил о вчерашнем прилете хирурга Атаевой на заставу. О Диксоне, насколько он помнил, там не было сказано ни слова.

«…Вряд ли ты поверишь, — вернулся он к чтению письма, — но согласилась на должность главного хирурга этого госпиталя только потому, что хочется быть поближе к тебе. Салехард — пусть и наша местная, но все же столица. Совсем близко расположенная от железной дороги, Европы и даже от Москвы. Это лишь в Москве и в Ленинграде кажется, что он черте где, но не по нашим, сибирским понятиям. А вот Диксон — это уже и по нашим представлениям, особенно по представлением моей мамы, где-то на конце света. Хотела послать тебе фотографию, но струсила. Просмотрела все имеющиеся у меня фото и поняла, что на всем пространстве от Ленинграда до Чукотки большей уродины не сыскать. Когда ответишь, может быть, решусь, причем обещаю к тому времени неузнаваемо похорошеть. До свидания, мой неподражаемый старшина. Целую. Лучший хирург Салехарда и его окрестностей Рита Атаева».

Ордаш перечитал это её «лучший хирург Салехарда и его окрестностей» и улыбнулся. Именно так она и представилась ему во время первой встречи, во время знакомства. Стоп, а почему она даже не упоминает о войне? Вадим взглянул на дату, поставленную в начале письма. Там значилось 20 июня 1941 года. 9 часов вечера. Утром 21-го она отправила это письмо, а на следующий день началась война.

«Какое счастье, что я успел написать ответ и передать его с лейтенантом Скворечниковым! — с облегчением подумал Вадим. — Два года без весточки от парня, с которым Рита была знакома всего несколько дней, это было бы слишком». А еще он подумал о том, что ведь в порыве их страсти вполне мог случиться ребенок. Но, судя по всему, не случился, иначе Рита сообщила бы. А жаль.

«Ну, ты и размечтался, лейтенант! — осадил себя Ордаш. — Это какая-то из деревенских могла бы тут же забеременеть. Но ты-то гасил свою страсть в объятиях хирурга. Может, это чем-то и кончилось, да только в планы молодого хирурга появление Ордаша-младшего, сына и наследника твоего, никак не входило. Уж извини».