Граница миров

Она – Евлалия Дийё – сидит на этом же месте. Измученная. Вдохновенная. Ее руку, всю до плеча, терзает боль оттого, что она сжимает телефонную трубку. Месяц за месяцем сидеть в подвале, произнося тысячи слов в прямом порядке, потом в обратном, без всякого результата…

До какого-то момента. И вдруг…

– Ты невозможен.

– Невозможен?

Голос в трубке так же надорван, как ее собственный. Кто угодно принял бы его за обыкновенное эхо, но Евлалия – не абы кто. Она годами готовила себя к этому моменту. Провела всё свое детство в сиротском приюте, с рукой, привязанной к спине, с каблуками разной высоты, с повязкой на одном глазу, с воском в одном ухе и ватным тампоном в одной ноздре, чтобы полностью деформировать левую половину тела и сделать ее сверходаренной. Она знала, что рождена для этого.

Эхо в трубке намеренно искажено, она в этом убеждена.

– Ну, маловероятен, если тебе так больше нравится.

В ответ – мертвая тишина, и это ее тревожит. Со вчерашнего дня она ни на минуту не выпускала трубку из рук, даже чтобы поесть или сходить в туалет.

Главное – не потерять его. Только не его. После всей ее семьи.

– Ты меня слушаешь?

– Я тебя слушаю.

Она облегченно вздыхает.

– Тем лучше. А то мне слегка одиноко.

– Слегка?

– Ну, на самом деле очень.

Евлалия улыбается сквозь слезы. Профессионалы, конечно, не должны плакать, но она ничего не может поделать. Ее переполняют радость и печаль, надежда и страх. Она вспоминает – словно это было только вчера – тот первый раз, когда ей довелось услышать о необычном явлении. Она только-только появилась в приюте для военных сирот. И там, в дортуаре, после того как гасили свет, ребята часто обсуждали в темноте опыты с отголосками, которые вела армия. «Чтобы создавать помехи вражеским радиосводкам», – так объясняли им надзиратели. Но вот просочилась интересная информация. Случилось невозможное. Говорили, что один отголосок сместился в сторону при контакте с левшой. Это продолжалось всего несколько секунд, отголосок не стабилизировался, но Евлалия с чисто детской решимостью тотчас поняла, что именно она должна сделать это.

Подружиться с отголосками. И, овладев этим чудом, творить новые чудеса.

– Мои молчальники… то есть начальники, – сказала она, – редко спускаются сюда поговорить со мной. Я им еще не рассказывала о тебе.

– О тебе?

– Нет, о тебе, а не обо мне.

– Обо мне.

– Вот именно. Не знаю, пойдут ли они тебя… то есть поймут ли они тебя. Даже я и то не проверена… то есть не уверена, что понимаю тебя. Мне и себя-то трудно понять.

Зажав трубку между плечом и подбородком, Евлалия разворачивает носовой платок и сморкается в него. Попутно бросает взгляд на свою печатную машинку, которая покрывается пылью в углу подвала. Вот уже много недель, как она не удостоила ее ни одной строчкой. Начатый машинописный текст – «Эра чудес» – так и лежит незавершенным. Евлалия вынуждена признать, что сомневается в подлинности своих историй. Своей собственной истории.

Это эхо, этот… Другой, кто бы он ни был, вернул ей уверенность в том, что она делала.

– Ты еще не назвал мне свое имя.

– Еще не назвал.

– Однако мне кажется, что мы намечаем… то есть начинаем узнавать друг друга. Вот я – Евлалия.

– А я – это я.

Евлалия утирает слезы, которые неудержимо текут из глаз. Девиация усиливается. Этот отголосок быстро усваивает всё новое.

– Интересный ответ. И откуда же ты возник?

В трубке снова тишина.

– Понимаю. Я задала довольно сложный вопрос. Тогда скажи, где ты сейчас?

– Здесь.

Да, он и впрямь быстро учится.

– Где это – здесь?

– Позади.

– Позади? Но… позади чего?

– Позади того, что позади.