Граница надежд

В эту ночь Сильва спала плохо, поэтому руки ее слегка дрожали. Она выпила две чашечки кофе, но состояние ее так и не изменилось. Она уже подумывала о том, чтобы отложить операцию на другой день. Когда в кабинет вошел доктор Чалев и сел напротив нее, она посмотрела на него с надеждой, думая поделиться с ним своими сомнениями. Но, поразмыслив, решила воздержаться. Ей показалось нелепым так легко сдаваться, да еще перед Чалевым, который во время вчерашнего консилиума единственный выразил сомнение в успехе этой операции. Сильва взяла сигарету, молча предложила и ему закурить, но Чалев отказался.

— Сильва, сегодня ночью я понял... — проговорил он, и на его лице появились красные пятна. Она не спросила его, что он понял, все еще не могла оторваться от собственных мыслей, но заметила, что Чалев пытается преодолеть смущение. — ...Что я не могу без тебя, — закончил доктор, и красные пятна исчезли, а лицо его стало бледным, холодным.

— А я думала, что речь идет об операции, — сказала Сильва и вспомнила, что, когда она впервые пришла в госпиталь, Чалев был первым, кто принял ее и повел по лабиринту врачебных сомнений и волнений. Он не навязывал ей свои знания, а только проявлял понимание и тем самым быстро завоевал ее доверие. Она привыкла к его присутствию и уже не могла себе представить, как бы чувствовала себя, если бы его не было рядом. Во время ночных дежурств она делилась с ним всем, что ее волновало. Поделилась даже тем, что недовольна своим отцом, который после смерти матери остался один и делал все, чтобы дочь всегда чувствовала его сильную руку, на которую могла бы опереться.

— Я не хочу зависеть ни от кого, — часто в конце разговора повторяла она.

Слушая ее, Чалев снисходительно улыбался, брал девушку за руку и долго смотрел ей в глаза.

— Ты рождена не для этого мира... Не для этого! — говорил он и гладил ее волосы, как будто имел дело с маленькой девочкой.

Прекрасными были эти ночные разговоры! Поэтому она всегда стремилась, чтобы их дежурства совпали.

А вот на этот раз он не отгадал ее мысли. В последнее время она замечала в нем что-то странное — он стал рассеянным, нервным. Когда она попыталась разобраться, что с ним, он смерил ее холодным взглядом и только пробормотал:

— Ты навсегда останешься ребенком. Для тебя жизнь — утопия, а не реальность.

Эти слова встревожили Сильву. Они принадлежали какому-то другому Чалеву, которого она не знала и не хотела знать. Сильва верила в их дружбу. Неужели ее так легко можно разрушить?

Еще больше она удивилась, когда несколько месяцев назад он запер ее в кабинете и начал говорить о своей любви. Его слова звучали как заученные реплики. Когда он стал повторять их, чтобы быть более убедительным, она не сдержалась:

— Это я уже слышала. Ненавижу поспешность. И многословие в этих делах — утомительно. Я тоже могу сказать, что люблю тебя, но это еще не все.

— Сильва... — хотел что-то сказать Чалев, но она не дала ему докончить:

— Я тебе сказала, что мне не приятна любая поспешность, даже если она продиктована сердцем...

Все это случилось довольно давно. А теперь — эта бессонная ночь, сомнения и...

— ...Я все обдумал, Сильва, — он положил руки ей на плечи, но она выпрямилась, сжав свои пальцы, которые предательски подрагивали.

— Ребенку осталось жить всего несколько часов, — начала она снова, думая об операции.

— А нам?..

— Что нам? — Сильва посмотрела на него удивленно.

— Думает ли кто-нибудь о нашей жизни? — спросил Чалев.

— Но ребенок умрет, если мы будем продолжать мудрствовать. Мы же врачи... — Сильва хотела вызвать хоть словечко сочувствия, понимания, но Чалев остался безучастным.

— Я тебя люблю, Сильва. Если ты сейчас не ответишь, завтра может быть поздно.

Его холодность заставила Сильву прийти в себя и справиться с внезапно охватившей ее неуверенностью. Она взяла историю болезни ребенка, подготовленного к операции, и направилась к двери.

— Сильва! — раздался голос Чалева.

— Сейчас я должна думать только об операции. Ведь решается, жить или не жить ребенку...

— Подумай! — Чалев сделал вид, что не расслышал ее слов. — Сегодня вечером жду от тебя ответа. Больше я так не могу.

— Сегодня мне предстоит сделать двадцатую операцию, — сказала Сильва. — Если она пройдет успешно, мы это отпразднуем. Двадцать жизней...

— Договорились!.. — оживился доктор, уловив в ее словах искорку надежды. — Скажи только где. Ночь принадлежит тебе.

— Лишь бы операция удалась! — Она сжала руки и остро ощутила свои пальцы. — Дома никого нет...

— Согласен, — улыбнулся Чалев. По собственному опыту он знал, что иногда ночь помогает решать и самые безнадежные вопросы.

— С чем ты согласен? — удивленно посмотрела на него Сильва.

— С тобой! С твоим предложением!

— Ах, вот как!..

— Ночью все и решим! Я тебе докажу... — заговорил он оживленно, но она его прервала:

— Я ухожу! Ребенок ждет. — Ей стало больно, что он ее не понял.