Граница надежд

— Подожди! — крикнула Софья ему вслед, но он даже не обернулся. Он спешил к центру города. Бежал от Софьи, от самого себя, не имея надежного пристанища, не зная, что с ним будет завтра, что будет в последующие дни.

Консилиум подходил к концу. Начальник госпиталя собрал специалистов из всех отделений, чтобы получить обобщенное мнение о пострадавших танкистах из полка Сариева. Случай с Тинковым еще не забылся, и он решил сам проверить состояние здоровья солдат.

Доктор Чалев был главным консультантом хирургического отделения, но начальник вызвал и Сильву, мнение которой его очень интересовало.

Сильва шла впереди всей группы. Она не слушала доклады других специалистов, а думала о последней встрече со своим отцом.

— Я не буду стоять на твоем пути, — сказал он ей в конце разговора. — Но запомни то, что я тебе скажу: куда бы ты ни пошла, борьба за новое будет продолжаться. И ты не сможешь радоваться спокойствию, потому что оно призрачное.

— И все-таки я уеду, отец.

— Я думал, что молодость не знает, что такое одиночество, — грустно произнес генерал. — Неужели ты никого не любила?

— Не знаю.

— А тебя любили?

— И этого не знаю.

— Зачем же ты показываешь себя перед людьми такой, какой никогда не была?

— Потому что ненавижу их лицемерие, их неискренность!

— Ты всех ненавидишь?

— Не знаю!

— Грустно жить рядом с тобой, — едва слышно произнес Велико. — Рискуешь там, где совсем не надо рисковать. Любовь — это самый большой риск, потому что ты ставишь на карту свою жизнь. Твоя мать рисковала ради тебя, ради меня, поэтому я никогда ее не забуду и ее образ навсегда останется в моем сердце.

...Сильва взглянула на Чалева. В то утро он ее спросил, какое она приняла решение. Но она молча прошла мимо. Вслед ей понеслись какие-то неразборчивые слова, потом послышался смех...

Начальник госпиталя предоставил слово Чалеву, и Сильва прислушалась.

— Хочу добавить еще кое-что, — поднял свою лысеющую голову Чалев. — Исследования показали, что не исключены кровоизлияния в мозг и брюшную полость. То же самое случилось и с умершим Тинковым. Если бы не сильный психический шок, в результате которого была заторможена деятельность головного мозга, то не произошло бы кровоизлияния и он остался бы жив.

— Конкретнее, коллега Чалев, — прервал его начальник госпиталя.

— Я говорю об обстановке, сложившейся в этом полку. Ежедневные психические перегрузки при нереальных для человеческого организма требованиях. Мы должны помочь следствию доказать садизм командира подполковника Сариева, который ставил опыты на людях, как это делали немцы в концлагерях. Факты перед вами, и я настаиваю на этом пункте нашего консилиума.

Вначале Сильву удивило заключение Чалева. Она попыталась представить себе, как он выглядел прошлой ночью, когда Огнян вышвырнул его на лестницу. В его обобщении недоставало хирургического заключения о состоянии здоровья больных. Она ощутила злобную нотку в голосе Чалева: значит, он попытался ответить ударом на удар. Если завтра она выйдет за него замуж, разве она может быть уверена, что будет защищена от подобного срыва? Может ли такой человек любить по-настоящему и приносить жертвы во имя любви?.. От этой мысли у нее остановилось дыхание. Ей показалось, что она очутилась в клетке.

— Я не согласна с обобщением доктора Чалева, — сказала Сильва и выступила вперед. — Мы собрались здесь, чтобы обсудить вопрос с медицинской, а не со следственной точки зрения. И теперь я понимаю, почему доктор Чалев не допустил меня к заключительному осмотру больных.

— Как так? — удивился начальник госпиталя.

— Насколько мне известно, и сам доктор Чалев ограничился лишь просмотром историй болезни и некоторых результатов исследований. Мы собрались здесь, чтобы дать объективное заключение, — с внезапно зародившейся яростью заявила Сильва. В этот момент она думала не столько о Сариеве, сколько о своей врачебной чести.

— Коллега, не о том ли хулигане идет речь, который прошлой ночью... — явным вызовом начал невропатолог.

— Именно о нем, — посмотрела на него Сильва. — Но мы обсуждаем не поведение подполковника Сариева, а состояние здоровья трех больных солдат.

— Благодарю! — кивнул невропатолог, и кто-то засмеялся.

— Ваша ирония неуместна, коллега, — возмутилась Сильва. — Я предлагаю продолжить консилиум после обеда или завтра после того, как мы обстоятельно осмотрим больных. Заинтересованные лица должны быть отстранены. Мы обязаны лечить, а не заниматься сведением личных счетов.

— Странно! — посмотрел на растревоженных врачей начальник госпиталя. — Ничего не понимаю! Коллеги, мы находимся не на публичном собрании, а на медицинском консилиуме. Завтра в то же самое время прошу в этот же зал. Доктор Граменова, зайдите ко мне в кабинет.

Сильва сняла очки и последовала за ним. Она испытывала странное облегчение. Ее отец говорил ей о риске. И она решилась на него. Но не было ли это безрассудством обреченной? Самое трудное — сделать первый шаг...

Она уже опоздала на обход больных, но не спешила. Ей нужно было время, чтобы успокоиться, еще раз заново оценить все, что она сделала...