Граница нормальности

Сидит какой-то мужичок не совсем русского вида, а вида, прямо скажем, откровенно семитского – чернявый, горбоносый, наглый – и хлещет меня по мордасам. Надо отдать должное, безо всякого удовольствия хлещет, исключительно по разнарядке, так сказать, сверху. Я открываю глаза, болбочу что-то – всё, всё, отстань, мол. Он выдаёт мне ещё оплеуху и закругляется, а я диспозицию оцениваю.

По-прежнему связанный, и по-прежнему в прихожей, но уже не лежу, а сижу. Прислонили меня к стеночке – не из-за заботы обо мне, чувствуется, а чтоб под ногами не путался, скорее. В квартире гул, басят мужские голоса. Человека четыре-пять, вместе с семитом этим.

Голову поворачиваю – и будто медным тазом мне по башке шваркнуло, потому что вижу я часть дивана, а на диване лежит давешняя моя пассия, Таня-брюнетка, с тонюсеньким красным ожерельем на шее, и язык вывален набок. Тихо лежит и спокойно, потому что, ясно-понятно, безнадёжно мёртвая.

Удавили родимую мои гости. Насовсем.

И здесь я испугался по-настоящему. Адреналин скакнул так, что чуть-чуть не вырвался из этого скотча.

– А ну тихо! – крикнул кто-то со стороны. И ещё кто-то кричит:

– Не вырубай его, и так еле расшевелили!

И неожиданно у меня над ухом кто-то говорит угрюмо:

– Не боись.

И сразу в глазах темнеет и дышать становится нечем. Гад сзади стягивает мне горло, а второй гад спереди ловко и умело перетягивает по новой мне руки и ноги, уже не скотчем и бельёвкой, а какой-то эластичной байдой.

– Всё, – говорит гад спереди. Гад сзади снимает удавку, и я могу дышать. Говорить уже не могу, не пробовал, но знаю точно, что не могу.

Гад спереди подтягивает стул и садится передо мной.

– Если «да», то кивай головой, если «нет» – мотай, – говорит он скучно. – Понимаешь меня?

Как долго тянется секунда!

Киваю головой.

– Хорошо, – говорит гад. Выглядит он обычно: типичный такой зажравшийся менеджер полусреднего звена. Только фигура уж больно плотная, для менеджера. И глаза ледяные.

– У тебя сегодня была вон та, – он мотнул головой в сторону зала, где был диван, где лежала брюнетка. Меня непроизвольно затошнило. – Так?

Киваю.

– До неё здесь были твои родственники – жена, её отец и твой сын. Так?

Мотаю головой отчаянно. Гад спереди глядит куда-то за мою спину, и кажется, что меня опять будут душить, но нет.

– Не помнит он. Он его цапнул, – говорят у меня за спиной.

Гад кивает и продолжает, совсем медленно и внятно:

– Кто-то – был – у тебя – сегодня – ещё?

Киваю.

Видно, что гаду очень хочется спросить – «Кто?», а мне очень хочется ответить, правда. Лишь бы всё скорее кончилось.

А то ноги затекли уже, сил нет.

Гад встаёт, и на несколько минут меня оставляют в покое.

Меня начинает тошнить и трясти одновременно.

Наташа придёт сейчас. С Олесёнком.

Именно сейчас.

Я уверен в этом.

Такова цена предательства. Кроме того, что это глупость, помимо того, что это невыгодно, без учёта того, что это рискованно, предательство – это ещё и грех. Аз воздам. Ох как воздам. Но как? Как это можно организовать? Да никак. Баб этих, старика этого, мальчика – никак ты не организуешь. То есть получается, по логике Гриша здесь и ни при чем, но я-то чувствую – он тут ещё как при чём.

Ко мне подходят двое, крепко хватают и тащат в зал. На мертвую брюнетку я стараюсь не пялиться, а особенно на её синий язык, свисающий по щеке, хочу отстраниться, но хрен там – сажают меня прямо на её ноги, на диван. Все пятеро гадов в комнате. Тесно. На компьютере открыта папка с моими фотографиями.

Главный гад говорит:

– Тот, кто был сегодня утром, есть на этих фотографиях?

Несколько секунд мне позволено подумать, но потом семитовидный бьёт меня ладонями по ушам.

Я киваю.

– Хорошо, – говорит гад. – Здесь?

«Семейные». Мотаю головой.

– Здесь?

«Друзья». Нет.

«Коллеги» – нет, «разное» – нет, «Роддом» – нет, «Тачки», «Праздники» – нет.

«Старьё».

Киваю.

Гад открывает папку и начинает проматывать фотографии, одну за другой, следя за мной.

Гриша всё не попадается.

– Не бойся, мы тебя не убьем, – говорит он тем временем. – Ты просто потерпевший, один из многих. А эта – служила ему, и получила своё.

Вдруг что-то меняется в комнате. Все, включая и гада, смотрят мимо меня. Наташа любила меня так разыгрывать, терпеть блин не могу. Но сейчас, похоже, не разыгрывают.

Слегка поворачиваю голову – горло болит страшно – и вижу Гришу Лаптя.

Собственно.

Он стоит в дверях с видом совершенно бытовым. Так опоздавший на полузнакомую гулянку человек застревает в дверях комнаты с гостями.

– Общий привет, – небрежно говорит он.

Дальше всё происходит очень и очень быстро, а возможно, даже одновременно.