Граница нормальности

Подведём итог. На самом деле не так уж и мало. Молодых кондукторш у нас в городе мало, в основном это тётки лет эдак сорока. Для Гоши молодая — это значит до двадцати пяти. Альберт потерся боком о мою левую ногу. Дескать, хватит стоять.

— Не трогай меня, урод, — сказал я. — Чё встал, пошли.

И мы пошли на трамвайную остановку, искать кондукторшу до двадцати пяти лет, крашеную блондинку.

* * *

На следующий день прям с утра, выйдя из дома, я встретил Рому. Я сообщаю это для того, чтобы стало ясно, отчего в этот день мы с Альбертом не искали кондукторшу, продающую счастливые билеты.

Так что утром мы никуда не пошли, а пошли мы ближе к вечеру. И то, если бы не Альберт, я бы наверно из дома в этот день не вышел бы. Эта тупая скотина повела себя на редкость настойчиво. Он и туфли принёс, и о бок мой терся, и намордник приволок. И всё равно чёрта лысого у него вышло бы, если бы я и сам не склонялся к мысли, что всё-таки идти надо.

И мы часа два катались по пыльному, прокаленному жарой, июньскому городу.

В среду, после обеда, мы эту кондукторшу нашли. Она действительно была молодая, и, на мой взгляд, очень даже симпатичная. Глаза чёрные, без косметики. Носик аккуратный, рот правильный, фигурка хорошая. В общем, всё при ней было, чтобы там Гоша не говорил. Впрочем, Гошу тоже можно было понять, потому что была она вся какая-то несчастная. Да и одета она была… в полном соответствии с высоким званием кондуктора.

— Добрый день, — сказал я.

— Здравствуйте, — подняла она на меня глаза.

— Мне, пожалуйста, на всё, — и я протянул ей пятьсот рублей. Еле уловимое разочарование мелькнуло на её лице; она аккуратно отсчитала восемьдесят три билета, отматывая их от своей катушечки, и отдала мне эту бумажную ленту и два рубля сдачи.

Альберт, не отрываясь, только слюна капала, смотрел на всю эту процедуру. Девушка мельком взглянула на него и пошла дальше. Я чувствовал себя как-то неловко, словно собирался сделать что-то не очень уместное.

На меня смотрели. Я быстренько нашёл счастливый билет, и сунул его в рот, и загадал желание. Какое, не скажу.

Надо ли говорить, что ничего не случилось?

* * *

— Так, — сказал Тоха. — А ты собственно чего ждал?

— Как чего? Что желание сбудется.

— Ну и ты что, хотел, чтобы она тут же впорхнула в трамвай?

— А! — сказал я.

— Вот именно, — сказал Тоха. — Надо просто подождать.

И мы стали ждать.

— Смешно, — сказал я через пять минут.

— Что смешно? — спросил Тоха.

— Мы ведём себя так… — я пощелкал пальцами, — будто счастливые билеты есть установленный факт.

— Кто знает, — серьёзно сказал Тоха. — Может, именно так себя и надо вести в таких случаях. И знаешь что?

— Что?

— Я правильно понял, кондукторша не удивилась?

— Нет, — сказал я, и сердце моё забилось чуть чаще. — Она не удивилась.

Прошло еще два часа.

За это время ничего не случилось, зато пришла Маша, Тохина будущая жена.

— Привет, — сказала она мне, поцеловала легонько Тоху в губы и забралась на диван с ногами. Тут же подошёл Альберт, шумно вздохнул и положил голову ей на ноги.

— Ну конечно, — сказала Маша, выслушав Тоху. — Вы же всё неправильно делаете. Это же нечестно — покупать билеты оптом. Надо чтобы всё было, как положено. Один билет на одну поездку.

— Ладно, — сказал я. — Попробую и так. Тем более что до пятницы я совершенно свободен.

Очень мне этот мультфильм нравится. Люблю его цитировать.

* * *

В четверг я проснулся раньше обычного. То есть в девять.

Скажи мне где, мычал я, чистя зубы.

Спит твоё сердце, мурлыкал, наливая себе кофе.

И когда оно вернётся домой, напевал, надевая на Альберта намордник.

Мы вышли из подъезда; на улице было по-утреннему свежо, но чувствовалось, что недолго этой свежести быть, вот-вот, солнце заработает на полную мощь, и снова город станет жарким, тело потным, воздух сухим и пыльным.

Альберт принюхался и вдруг метнулся куда-то в сторону.

— Стоять, урод! — заорал я в сердцах, но было поздно: поводок вырвался из руки, и этот оглоед понесся по улице скачками. Сердце у меня упало; бегай теперь за ним до вечера, было один раз так уже, примерно через неделю после того как Лариса ушла, но тут Альберт остановился и начал старательно что-то с земли зубами поднимать. Получалось у него плохо: попробуйте сами в наморднике зубами что-нибудь поднять. Когда я подошёл поближе, то увидел, что мой пёс нашёл пятьдесят рублей.

— Молодец, — сказал я и протянул руку. Альберт зарычал и прижал купюру лапами к земле.

— Здрасьте, — сказал я, и Альберт тут же сбавил на полтона. Купюру однако не отдал.

— Ну и хрен с тобой, урод, — сказал я. — Подавись.

Альберт пыхтел и повизгивал ещё минуты три, я не мешал, мне было интересно; он обслюнявил, замучил несчастный полтинник, но всё-таки взял его зубами.

С некоторым недоверием поглядывая на свою собаку, я взял поводок, намотал его на всякий случай на ладонь, и мы пошли привычным уже маршрутом на трамвайную остановку.

Поначалу всё шло, как по маслу.

Подошел трамвай, и сердце моё ёкнуло радостно, поскольку это был тот самый трамвай.