Граница Света

— Абсолютно. У него нет ни одного симптома этой болезни. Но, — Хардинг сделал паузу, — это вовсе не означает, что он абсолютно здоров.

— Что же с ним такое? — разочарованно спросил Рино.

— Парень страдает тяжелейшей формой неврологического расстройства. Говоря простым языком, он неврастеник. А то, что он набросился на вас во время допроса, было ничто иное, как приступ неврастении. На самом деле он серьезно болен и нуждается в помощи психолога. Но раздвоения личности у него нет.

— Странно, — Садри поскреб подбородок. — Я был уверен, что он страдает именно этим.

— Мне очень жаль, — психоаналитик покачал головой, — но я не могу поставить ему подобный диагноз.

— Может, вам надо провести дополнительное обследование? — предположил федеральный агент.

— Я могу это сделать, но не думаю, что результат будет другим.

— Значит, по-вашему, он просто псих?

— Именно, — Хардинг кивнул. — Но, признаться, для меня загадка то, как ему до сих пор удалось сохранить здравость ума. Нервы у парня натянуты до предела, и скорей всего это продолжается уже долгое время.

— Не поймите меня превратно, — Садри облокотился на стол, — но как вам удалось это определить за столь короткую беседу? Я ведь наблюдал за вами. Он отвечал лишь «да» или «нет», а то и просто кивал головой.

— Я понимаю ваше недоверие, — произнес психоаналитик. — Но вы можете пригласить другого специалиста если не доверяете моему профессионализму. Но поверьте, он скажет вам то же самое. Мистер Садри, я уже долгое время наблюдаю больных с совершенно разными диагнозами. Было даже время, когда я работал в клинике для душевнобольных. И мне достаточно одного взгляда, чтобы определить, чем именно страдает пациент.

— Ну, хорошо, хорошо, — раздраженно проговорил Рино. — Пусть будет так. Но… ваше заключение загоняет меня в тупик!

Он встал и начал нервно прохаживаться по комнате.

— Если Голдфилд не страдает раздвоением личности, то тогда мне больше нечем объяснить его поведение! — воскликнул агент.

Немного успокоившись, он снова повернулся к врачу.

— Спасибо, доктор Хардинг, — уже спокойным тоном поблагодарил Садри. — Вы можете идти.

Психоаналитик встал и, откланявшись, вышел из его кабинета.

* * *

Снова оказавшись в камере, Гарри обвел тоскливым взглядом серые стены и запертую дверь. Еще никогда за всю свою жизнь он не чувствовал себя столь униженным и преданным. Весь мир вокруг, и так чужой и холодный, окрасился в самые мрачные краски, лишая Голдфилда последней надежды на собственное спасение. Еще никогда за последние годы его план возвращения, так долго и заботливо вынашиваемый им, не был столь близок к провалу. Рино Садри был вовсе не тем человеком, от которого можно было легко отделаться. И он не успокоится, пока не обнаружит всю систему Гарри и не уничтожит ее. А что потом? Потом будут долгие годы тюрьмы, полные отчаяния и боли. Голдфилд в ужасе представил, что может провести в этой камере лет тридцать, а то и больше, а после выхода на свободу ему наверняка будет запрещено приближаться к компьютерной технике.

Гарри опустился на нары и едва не зарыдал от обиды. Сколько же еще долгих мучительных лет придется ему пройти, чтобы приблизиться к осуществлению своего плана? Сколько еще душевных мук ему придется пережить? Голдфилд уронил голову на руки и закрыл глаза. От злости на собственную судьбу у него высохли слезы, и он не мог даже заплакать. «Ну, почему?! — беззвучно кричал он. — За что я так проклят?!»…

* * *

Париж. 1687 год.

— Немедленно впусти меня! — кричал маркиз де Шеврез. — И не смей лгать, будто его нет дома! Я знаю, что он там!

— Господин маркиз… месье… — дворецкий смущенно пытался образумить молодого дворянина. — Мой господин не желает никого видеть…

— А меня он увидит! — де Шеврез схватил беднягу за воротник. — И клянусь! Я не успокоюсь, пока он не ответит за все, что сделал!

С силой оттолкнув несчастного дворецкого в сторону, маркиз словно ураган ворвался в дом.

— Де Гурдон! — громко крикнул он и взбежал по лестнице на второй этаж. — Не вздумай прятаться от меня! Я все равно тебя найду!

Ввалившись в спальню хозяина поместья, де Шеврез остановился в метре от роскошной кровати.

— Что за манеры, Жильбер? — Бертран де Гурдон развел руками. — Тебя разве не учили, что врываться в чужой дом не культурно?

Он сидел на разобранной постели в распахнутой настежь шелковой рубашке и бриджах. Его длинные волосы темными локонами спадали ему на плечи, а в больших голубых глазах отражалась надменность.

— Ты даже не оставил мне возможности одеться, — Бертран поднялся, — и теперь я вынужден принимать тебя вот в таком виде….

— Помолчи и послушай! — перебил его маркиз. — Я все знаю. Я знаю, что ты провел ночь с Анжеликой. Ты соблазнил ее!

— Твоя жена хотела этого ничуть не меньше, чем я, — спокойно возразил де Гурдон, ступая босыми ногами по дорогому персидскому ковру.

— Если бы я только сомневался, что в тебе хватит лицемерия, чтобы обвинить во всем Анжелику, — проговорил де Шеврез.