Граница. Таежный роман. Пожар

Она зарыдала. Голощекин сидел неподвижно и молчал, почти сонно глядя в огонь. Марина трясла его, словно хотела разбудить. Голощекин покачивался от ее толчков, потом осторожно отвел жену рукой.

— Хорошо горит, — тихо сказал он. — Пять минут — и все.

Он произнес это так, будто хотел утешить ее, ободрить.

— Пожалуйста, достань его! — закричала Марина; — Там же Ваня! Спаси его!

— Ваня? — удивился Голощекин.

— Да!

Голощекин покачал головой, подумал и спросил с умеренным любопытством, словно вел светскую беседу за праздничным столом:

— Ваня? А-а… Слушай, а чего это он забрался-то в баньку к бабе Вере?

Баня пылала. Занялась крыша. На высокой старой березе листья скручивались от жара и улетали вместе с искрами.

Иван думал, что Никита ушел. Все стихло. Ни стука топора, ни грохота падающих на землю поленьев. Иван прислушался, подошел к двери и хотел приоткрыть ее. Дверь не поддавалась. Он нажал сильнее. Дверь словно вросла в косяки. Иван уперся плечом, еще не понимая, что происходит.

Потом за дверью затрещало, в щели потянуло дымом. Значит, Никита не ушел. Зачем-то костер разжег возле бани… Щепки, что ли, сжигает? И тут потянуло дымом от противоположной стены. Иван закашлялся и сел на пол. Оперся плечом о дверь. И почувствовал, что она нагрелась. И все понял.

От смертного ужаса волосы зашевелились у него на голове. Кричать, звать на помощь! А Марина? Как он объяснит? Но сгореть заживо… Иван крикнул негромко:

— Помогите…

Сначала ему стало стыдно. А потом смешно. Кого он зовет на помощь? Голощекина? Марину? Что может сделать Марина?

Баня быстро заполнялась удушливым дымом. Иван лег на пол, где еще было немного кислорода. Окно разлетелось от жара. Он пополз к отверстию, из которого подуло горячим, но все-таки свежим воздухом.

Через две минуты он потерял сознание. И успел подумать только о Марине и ребенке…

Ухватив Голощекина за плечи, Марина трясла его, раскачивала из стороны в сторону. Она гладила его лицо, заглядывала в глаза, звала его, как будто он был далеко-далеко:

— Никита! Никита! Спаси его!

Голощекин вздохнул:

— Попариться, значит, решил Ваня… Вот, Мариша, несчастье так несчастье…

Марина взмолилась:

— Что ты хочешь?! Я для тебя все сделаю! Я буду с тобой! Что ты хочешь? — Она рыдала в голос, слезы ручьями текли по ее лицу, смывая сажу. — Все, все будет, как ты хочешь! Ну хочешь, меня кинь в огонь, только спаси его! Умоляю тебя, спаси его! Ну что ты сидишь? Вытащи его!

Голощекин повернулся к ней, глянул страшными глазами — в них горело торжество победителя, а может быть, это отражалось пламя костра, и спросил мрачно, недоверчиво:

— Со мной?

Марина захлебнулась слезами, кивнула:

— С тобой. Навсегда! На всю жизнь.

Голощекин повторил:

— Со мной?!

— С тобой. До конца дней. — Марина истошно закричала: — Только вытащи его! Неме-едле-енно!

Она сдернула Никиту с колоды и с силой, невероятной для ее хрупкого сложения, толкнула в сторону бани. Голощекин пролетел несколько метров по инерции, споткнулся, удержал равновесие и пошел. Марина бежала следом.

Никита пинком отбросил в сторону горящий чурбан, освободил дверь. Распахнул ее и нырнул в сизый клубящийся дым, стараясь не дышать. Марина, до боли стиснув руки, стояла у самого порога, не обращая внимания на искры, осыпающие ее, как бенгальские огни… Только огни были горячие, очень горячие. Ее белая блузка мгновенно покрылась узором черных крохотных дырочек.

Через минуту Голощекин вывалился из двери задом. Он тащил потерявшего сознание Столбова. Марина подхватила Ивана за ноги, и они вдвоем отнесли его подальше от пожара. Положили на траву.

Никита снова сел на свою колоду как ни в чем не бывало. Закурил. Марина рванула китель на груди Ивана так, что посыпались прочно пришитые офицерские пуговицы. Припала ухом, слушая, бьется ли сердце.

— Ванечка! Любимый мой мальчик… Ты жив! — шептала она, целуя его лицо, покрытое пеплом. — Все хорошо, все хорошо. Открой глазки! Ну открой, открой, пожалуйста!

Голощекин смотрел на них, прищурившись, гоняя сигарету из одного угла рта в другой.

Марина обернулась к Никите с мокрыми сияющими глазами.

— Стучит! — радостно вскрикнула она.

Голощекин поморщился.

Марина обнимала Ивана, целовала его, лепетала:

— Ванечка мой! Господи, как я тебя люблю!

Голощекин внимательно слушал, как его жена объясняется в любви другому. Ни один мускул не дрогнул на его потемневшем лице.

Неожиданно Марина, словно опомнившись, привстала, протянула к мужу свои тонкие руки.

— Никита, спасибо тебе большое! Ты очень хороший! Только, пожалуйста, отпусти нас… Ну, родной мой, милый, отпусти нас…

В этот момент она, кажется, забыла о том, что очень хороший, родной и милый Голощекин чуть было не совершил подлое, тщательно подготовленное убийство. Слова, которые она так долго не решалась произнести, сами срывались с ее губ, лились потоком. Она обняла Никиту, умоляюще заглядывая ему в глаза. Она верила, что он поймет, почувствует, пожалеет…

— Так со мной же! — напомнил Голощекин.

Марина затихла, прижав ладонь ко рту и уставившись на него безумными глазами.

— С тобой, — почти беззвучно прошептала она. — С тобой…