— Альбина бросила, Керзон подобрал. И так будет всегда, Вадим, так будет всегда. Пойми, наконец, я все это время молчал, не мешал тебе делать глупости. Что ж, ты много работаешь, ты — талант и великий труженик, тебе надо иногда отдохнуть, развеяться, разве я против? Я все понимаю… Но следует знать меру. Послушай старого мудрого Керзона, он, и только он, твой верный, твой истинный друг… — Он и сам, кажется, поверил в то, что говорил, и чуть не прослезился. Голос его задрожал. — Во что ты ввязался?! Зачем ты здесь?! Если бы не я, ты мог бы погибнуть. Вадим Глинский мог погибнуть в пьяной драке на каком-то поганом полустанке, у которого даже названия нету, перегон номер… Но нет, Керзон тебя всегда спасал и спасет на этот раз! Я им покажу… Капитан! Сюда, капитан!
Через зал шел Голощекин, Он шел четким строевым шагом, подтянутый, стройный, с красивым строгим лицом. Советский офицер, краса и гордость, надежда и опора. Блюститель порядка и закона.
ГЛАВА 10
«Газик» стоял на пыльной дороге. Капот был поднят, конопатый водитель копался в моторе. Альбина нервно ходила вокруг машины, покусывала травинку. Солдатик временами насмешливо поглядывал на нее.
Альбина то и дело смотрела на часы, но, в отличие от Вадима, ей казалось, что стрелки скачут вперед, как взбесившиеся кони.
— Ну, скоро? — звенящим от напряжения голосом спросила она.
— Сейчас родимая заведется, — успокоил ее водитель. — Не волнуйтесь, к поезду успеем.
Альбина подошла и уставилась лихорадочно блестевшими глазами в сплетения каких-то грязных металлических трубок и штуковин, словно ее умоляющий взгляд мог каким-то чудом завести машину.
На заднем сиденье дремала Татьяна Львовна.
Не обращая внимания на подошедшего Голощекина, Вадим тряс Керзона, вцепившись ему в плечо:
— Где Альбина?!
Голощекин приложил руку к козырьку и осведомился:
— Так, живой?
Керзон вскочил и захлебнулся благородным негодованием:
— Слушайте, вы, капитан! Посмотрите, что ваши люди сделали с этим человеком. Он весь избит! Он, популярнейший артист в СССР! — Керзон помахал пальцем перед носом Голощекина. — Он пел во Дворце съездов, пел министрам, министру обороны! И поверьте мне, у вас будут крупные неприятности! Это я вам говорю, Семен Керзон.
Голощекин слушал внимательно, кивал, и лицо его становилось все строже и бдительнее.
— Ваша фамилия — Керзон? — спросил он сухо.
— Керзон.
— А его — Глинский?
— Да, Глинский! — гордо ответил Семен — так гордо и сам Вадим не умел произносить свою фамилию.
Голощекин удовлетворенно кивнул. Достал и раскрыл планшет. Движения у него были четкие, даже немного театральные. Сейчас он с упоением играл роль бдительного пограничника, задержавшего очередного диверсанта.
— Я для начала перечислю места ваших преступных авантюр, — самым вежливым образом объявил он.
— Какие преступные авантюры? — возмутился Керзон. — Вот это вы называете авантюрами?! — Он патетически простер руки к Вадиму, который, прикладывая мокрый носовой платок к рассеченной губе, пытался остановить кровь. — Да петь может каждый дурак! Попробуйте продать этого дурака!
Керзон все еще думал, что речь идет о левых концертах или махинациях с билетами. Голощекин показался ему туповатым бравым служакой. Нет, Керзон не жалел, что послушался напористого телефонного собеседника и ввязался в интригу, он соблюдал свои интересы — удалял Альбину. Но теперь ему пришло в голову надуть всех и загрести жар чужими руками. С Альбиной покончено, это ясно. Основная часть представления удалась, на остальное плевать. Керзон вам не мальчик резвый и кудрявый, на него где сядешь, там и слезешь. Он сам кого хочешь напугает. Теперь главное — внушить Вадиму, что лишь он, Семен Керзон, может защитить и поддержать его, лишь ему, Керзону, можно доверять.
Однако грандиозным планам его не суждено было сбыться. Бенефис Керзона в пьесе «Посрамление бравого капитана» решительно не удался.
Голощекин раскрыл планшет, нашел нужную бумажку, провел пальцем по строчкам:
— Я продолжаю.
— У нас концерт! — наступал на него Семен. — У нас аншлаг и переаншлаг! И какие-то подонки уродуют знаменитого артиста…
Голощекин, не обращая внимания на этот страстный монолог, принялся перечислять скучным голосом:
— Итак. Поволжье. Воронеж и область. Татария. Мордовия. Ташкент.
Керзон снисходительно пожал плечами, хмыкнул иронически:
— Мордовия! Ну какие могут быть махинации в Мордовии?
Он юмористически развел руками и поднял брови домиком, приглашая капитана посмеяться над этой нелепостью. Но Голощекин юмора не понял и продолжал тем же монотонным казенным тоном:
— Дальше. Вот Москва. Шестнадцатого августа прошлого года двести долларов США куплено на черном рынке, — он мельком глянул на Керзона и с удовлетворением отметил, что тот замолк и начал бледнеть. — Триста долларов куплено в сентябре… В Ленинграде четыреста долларов США куплено у Михаила Фридрихсона…
Семен, уже не просто бледный, а прямо-таки синеватый, тихо попросил:
— Не надо перечислять наши заслуги перед государством. Не перечисляйте, хватит.
Голощекин понимающе кивнул, захлопнул планшет и сделал приглашающий жест: