Граница. Таежный роман. Пожар

— Да? — с готовностью кивнул Голощекин и посмотрел на Ивана такими внимательными, такими добрыми глазами верного и сочувствующего друга, что у того сжалось сердце.

Иван растерял все приготовленные речи и бестолково забормотал:

— Понимаешь, я понимаю… то есть я думаю, что ты поймешь… то есть… в общем, больше так продолжаться не может! — в отчаянии выпалил он и смущенно посмотрел на Никиту, ожидая его реакции.

Голощекин отвернулся, покачал головой, лицо его окаменело, на миг превратилось в трагическую маску. Он прерывисто вздохнул, сжал кулаки, стукнул ими друг о друга, но справился со своими чувствами и обратил к Ивану помрачневшее, но твердое и спокойное лицо.

— Вань… Ты, конечно, прав, что… Да, так больше продолжаться не может! — воскликнул Голощекин и задохнулся от переполнявших его эмоций. — Молодец. Первый об этом заговорил.

Голощекин замолчал, собираясь с силами. Страшная пауза длилась бесконечно. Иван ждал продолжения голощекинского монолога с ужасом и восторгом человека, стоящего на краю пропасти. Нервы его были натянуты до предела.

Голощекин закрыл лицо руками и глухо промолвил:

— Ваня, извини ты меня…

У Ивана навернулись на глаза непрошеные слезы. Голощекин отнял руки от побледневшего мужественного лица и, глядя прямо в глаза Ивану, признался решительно:

— Подставил я тебя крепко! Паришься ты сейчас на этих болотах! — В голосе Никиты послышалось даже что-то, похожее на рыдание.

Иван обомлел. О чем он? О каких таких болотах? Он что, ничего не понял?

— Да я не об этом!

Голощекин схватил его за плечи, тряхнул и перебил горестно зазвеневшим голосом:

— Да нет, о том, о том! Об этом!

Иван смотрел на него, ничего не понимая. Никита производил впечатление человека, который изнемог под тяжким бременем сознания своего греха, устал от угрызений совести и решил наконец облегчить душу горьким признанием. Он ничего не видит и не слышит, высказывая то, что наболело на душе.

— Штрафная у тебя из-за этого Васютина? Я… — Никита с трудом проглотил стоявший в горле комок. — Пойми ты, я хотел как лучше, поэтому и взял твое отделение! Тебе долго там еще?

Он тревожно заглянул Ивану в глаза. Лицо его прямо-таки лучилось добротой, озабоченностью, дружеским сочувствием. Ивану стало тошно. Вот сейчас, в эту минуту, бросит он в доброе, сочувствующее, виноватое лицо Никиты ужасную правду… Ведь он, в самом деле, еще виноватым себя считает! Да знал бы он, как Иван-то сам перед ним виноват… Что значит — «знал бы»? Вот сейчас и узнает.

— Да мне там… еще месяц… — пролепетал Иван, криво улыбаясь и всем своим видом показывая, что месяц — это пустяки, о чем говорить. — Послушай, Никита, я просто… — предпринял он почти безнадежную попытку.

Никита внимательно оглядел его и сокрушенно покачал головой:

— Что-то ты исхудал! Бледноват стал! Или мне это кажется? — Он добродушно подмигнул.

Иван смущенно улыбнулся:

— Кажется.

Голощекин захохотал, подхватил его под руку:

— Кажется, говоришь? Ладно, верю. А ну-ка пойдем ко мне домой, разберемся с цветом твоего лица!

Иван упирался, уже и не пытаясь ничего объяснить Никите. Просто ему хотелось прекратить этот бессмысленный, мучительный разговор и сбежать. Исчезнуть, сгинуть, куда-нибудь подеваться. Да хоть сквозь землю провалиться! Но Голощекин тащил его, крепко ухватив за плечо, и радушно приговаривал:

— Мой дом — твой дом. Ты же мне друг! Друг? — Он шутливо ткнул Ивана кулаком в бок.

— Друг… — обреченно пробормотал Иван, поневоле волочась следом.

— Тогда пойдем! — с энтузиазмом покрикивал Никита. — Пойдем, пойдем! Не отставай!

— Может, не надо? — слабо протестовал Иван.

Никита хохотал, размахивал свободной рукой.

— Я тебе расскажу о твоих солдатах. Орлы! Ей-богу! Орлы, а не солдаты!

Иван попытался вывернуться из дружеских объятий, освободиться.

— Слушай, неудобно как-то…

Но Голощекин забежал вперед, запрыгал перед Иваном, замельтешил, так что у Столбова закружилась голова… Подхватил его с другой стороны, потащил к крыльцу, болтая, простодушно подшучивая и смеясь собственным шуткам.

— Ладно тебе! Неудобно! Неудобно знаешь что? На потолке спать. А почему? Правильно! Потому что одеяло сползает! Ха-ха-ха! А Маринка знаешь как обрадуется! Что ты!

Тут Голощекин остановился, хитро подмигнул и объявил с тем тонким выражением лица, с каким бесхитростные и беспросветно наивные люди сообщают, что им удалось разгадать чью-то тщательно скрываемую тайну — торжественно и чуть смущенно:

— Столбов! Кажется, ты ей нравишься. — Никита погрозил пальцем. — Ой, гляди! Ревновать начну, Вань!

Этого Иван уже не мог выдержать. Так простодушно шутить мог только ничего не подозревающий человек. Иван грубо вывернулся, оторвал от себя руки Голощекина и бросился прочь.

— Потом! В другой раз! — крикнул он, на мгновение обернувшись.

Голощекин посмотрел, как он уходит — торопливо, будто убегая от опасности, сгорбившись, вжав голову в плечи.

— Вань, — тихо, ласково окликнул Никита.

Иван обернулся.

— Приходил-то зачем? — все так же ласково спросил Никита.

Иван затравленно дернулся, еще больше сгорбился и пробормотал:

— Да так…