Граница. Таежный роман. Пожар

Ну, парень, давай… Голощекин был готов к атаке. Когда Братеев бросился на него с ножом, он ударом ноги вышиб нож и отшвырнул сержанта. Тот успел схватить Голощекина за рукав, потянул к себе, и они огромным клубком выкатились из фанзы. Братеев ударил капитана в грудь, в живот. Голощекин увернулся, легко вскочил на ноги и бросил Братеева наземь через бедро — точно, ловко, как на занятиях по самбо.

— Не держишь удар, сопляк, — приговаривал он. — Не держишь…

Братеев уже не пытался оглушить или ранить капитана. Ужас близкой гибели смял его душу. Он бросился прочь от фанзы. Голощекин догнал, ухватил сзади за ворот и со страшной силой вмял Братеева лицом в корявый ствол старой сосны. Хрустнул сломанный нос, лицо залила хлынувшая кровь. Сержант застонал и стал сползать на землю. Но Голощекин не дал ему упасть, подхватил и взял горло «в замок». Он сжимал и сжимал гортань трепыхавшегося Братеева, сжимал и сжимал, оскалившись в безумной ухмылке, наслаждаясь этими последними судорогами еще живого, теплого, но уже обреченного существа…

Раздался хруст переломленной, раздавленной гортани. Сержант дернулся и перестал дышать. И только тогда Голощекин отпустил его. Не бросил. Осторожно положил наземь. С любопытством посмотрел в окровавленное мертвое лицо. Ну, как это — убить человека? Оказывается, ничего особенного. А сколько понаписали, понапридумывали! Розовые сопли для дураков. Нет тут ничего сложного и страшного. Вот же — убил, и все. И думает о самых простых вещах: сейчас покурить или уж потом, когда все закончит?

Потом, решил Голощекин. Как говорится, сделал дело — гуляй смело. А над трупом надо еще поработать… У Голощекина появилась идея. Труп должен вызвать ужас. Это будет хорошо. Полезно. Ужас парализует, лишает способности здраво мыслить.

Он взял тело за ноги в ладных, идеально начищенных сапогах и потащил в избушку. Переволок через порог и закрыл дверь.

ГЛАВА 22

Вадим слушал седого человека и молчал. А что он мог сказать? Что всю жизнь старался быть отличником, как мать и отец? Ну, мать — понятно. Мать была живым примером. У Вадима заломило в висках, и он ненадолго закрыл глаза. И сразу увидел худенького белобрысого лейтенантика с фотокарточки. Лейтенант тот действительно был маминым мужем, он действительно был героем. Только отцом Вадима он не был.

А отец — вот он, седой, толстый, в мятом, давно вышедшем из моды костюме. Говорит, слегка задыхаясь, и все вертит, вертит в пальцах сухую ветку, отламывает по кусочку, будто прошедшие годы считает.

— Конечно, я ей тогда же, в тот же вечер, сказал, что с женой разведусь, тем более что со стороны Машеньки никакого препятствия быть не могло… А она говорит: не надо так, сгоряча, подожди, подумай… Пожалела, выходит, Машу. Я-то решил, что она в своем чувстве сомневается, может, это у нее каприз, минутное увлечение. Не то чтобы обиделся, а так, защемило сердце…

И то сказать, что за радость ей была за меня замуж-то торопиться? Она — и умница, и красавица, и образованности невероятной. А я — технарь недоученный. Ни красоты особой, ни ума выдающегося. И к тому же калека. Я уж тогда с протезом ходил, но не больно наловчился, да и протез был паршивый, так культю натирал, что к вечеру-то хоть волком вой. Это я сейчас легко хожу, ну так сколько лет… А тогда ковылял, как подбитая утка.

Как они потом кричали! Разврат! Разврат! Эх… Дураки, дураки несчастные, слепые, бессердечные! Разве в этом было дело? Разве мы только для того встречались, чтоб целоваться да обниматься? Мы все больше разговаривали. Я ей все рассказывал. Про детство и про войну. Как с мамой прощался и как в танке горел. И про Машу тоже. Глупо вроде, да? Любимой женщине про жену рассказывать? А мне это нужно было. И ей тоже. Я ведь ее всю жизнь ждал, вот и торопился все высказать.

Выследил нас кто-то. До сих пор не знаю — кто. И знать не хочу. И стукнул. Сразу — наверх. Не в школе, а — куда следует…

О-о-о… Даже вспоминать тяжко. А уж что мы тогда-то пережили, чего натерпелись… Ну я-то — ладно. А она?! Чистая, нежная моя голубка…

Меня — в райком. И давай терзать. Ну хорошо, виноват, морально разложился, ну выговор объявите, с работы гоните, да хоть расстреляйте! Не-ет! Им подробности подавай!

Да как вы могли — в школе, в храме знания, при детях, в директорском кабинете! А где нам было встречаться? Она — в коммуналке и соседей боялась, как огня. У меня — Маша. Да и не пошла бы она ко мне домой… И не было там никаких детей! Мы же поздно вечером встречались.

Да как это у вас началось? Да как давно вступили в половую связь? Да кто был инициатором? И сколько раз? И как? Тьфу!