Граница. Таежный роман. Солдаты

Снаружи донесся клекот вспугнутой птицы. Братеев приоткрыл дверь и выглянул — вдалеке, по холму, заросшему низким жестким кустарником, спускались трое. Сержант услышал быструю мяукающую речь — китайцы возвращались. Прикрыв дверь, он огляделся напоследок и вылез в окно. Бесшумно преодолев сотню метров, оказался в спасительном ельнике и уже оттуда увидел, как китайцы заходят в фанзу. Он подождал немного. Нет — ни возни, ни громких, возбужденных голосов. Значит, ничего не заметили, значит, он, Братеев, все сделал как надо.

Его многое настораживало. И явная суета вокруг фанзы, и столь же явное нежелание капитана обращать на это внимание. Ну у капитана, ясное дело, других забот хватает. Времени разбираться с подозрительностью сержанта Братеева у него нет. И всю обратную дорогу от леса до территории части Братеев размышлял, стоит ли доложить капитану о том, что происходит в фанзе, или, может, подождать, понаблюдать еще какое-то время.

Голощекина он увидел возле КПП — тот быстро шагал в сторону леса. Братеев подскочил к нему, молодцевато щелкнул каблуками, козырнул:

— Товарищ капитан! Сержант Братеев по вашему приказанию прибыл!

Остановившись, Голощекин кивнул и зашагал дальше.

— Пойдем пройдемся, — бросил он на ходу.

Они вышли к прилеску и сбавили темп. Голощекин пошел не спеша, будто и впрямь решил прогуляться в компании сержанта. Но Братеев знал, что капитан на пустые прогулки время тратить не будет.

— Догадываешься, зачем я тебя позвал, Братеев? — наконец спросил Голощекин.

— Догадываюсь, товарищ капитан.

— Что происходит, сержант?

Интересный вопрос. Что происходит? Где происходит, с кем? Понимай как хочешь. Дело не в вопросе, главное — интонация, требовательная, подавляющая волю к сопротивлению, обозначающая превосходство того, кто спросил. Мол, я в курсе, что происходит нечто, а ты обязан мне объяснить, что именно.

Правда, в данном случае Братеев отлично знал, о чем пойдет речь. И также знал, что капитан не нуждается ни в каких объяснениях. Все и так ясно.

Братеев сглотнул.

— Да происходит что-то, — ответил он и замялся. — Что-то не так.

Голощекин резко обернулся:

— Что не так? Китайцы беспокоят? — Он пристально посмотрел на сержанта.

— Нет, с китайской стороны все тихо, — соврал Братеев.

— С китайской стороны… — усмехнулся Голощекин. — Вы, сержант, еще параграфами устава разговаривать начните. Мол, во вверенном мне подразделении… за время несения службы… Ну так что происходит?

— В команде нелады, товарищ капитан. «Деды» с тоски совсем озверели. А Васютин… сами знаете, стрелялся. Такое дело.

Голощекин сузил глаза:

— С тоски, говорите? Они что, сюда развлекаться приехали? Они несут службу на государственной границе! Охраняют рубежи нашей родины! С тоски… Вы хоть отдаете себе отчет в том, что произошло?

— Я думал…

— Он думал! Процесс, который происходит в вашей черепной коробке, сержант, называется иначе. Не знаю, как именно, но слово «думать» здесь неуместно. Дедовщину развели!

— Не без этого, товарищ капитан, — уныло согласился Братеев. — Только Васютин этот — он и впрямь боец никудышный.

— Плевать мне на Васютина! — рявкнул Голощекин. — Васютин там или кто другой — мне без разницы. А то, что он боец никудышный, так вы, сержант, может, слыхали поговорку: «Каков поп, таков и приход»? Нет, не слыхали?

— Слыхал, — вздохнул Братеев. — А что ж теперь делать?

— Что делать?! Сухари сушить! Солдата мог потерять! Ух, врезал бы я тебе! Ты мне веришь, воин? А может, ты дисциплинарным батальоном интересуешься? Так я легко удовлетворю твое любопытство, Братеев. Застегнуть пуговицу воротничка! Стоять смирно!

Вероятно, в какой-то момент Братееву действительно показалось, что они с капитаном беседуют по душам. И потому такого поворота событий сержант явно не ожидал. Он вытянулся по стойке «смирно» и часто-часто заморгал белесыми ресницами.

Голощекин усмехнулся.

Рядовой Васютин, сопляк и рохля, не выдержав бесконечных, причем далеко не безобидных подковырок «дедов», дошел до ручки. Стрелял он фигово и, естественно, промахнулся. На Васютина капитану действительно было наплевать — тут он не соврал. Но подобное ЧП, во-первых, бросало тень на безупречную репутацию Голощекина, во-вторых, могло повлечь за собой служебное расследование, что означало комиссии, проверки и прочую головную боль. А меньше всего капитан был заинтересован сейчас в том, чтобы в гарнизон нагрянули надутые чины и начали совать нос не в свое дело.

Но истинная причина его раздражения крылась не в поступке дурака Васютина. Голощекина раздражал Братеев. Похоже, он недооценивал сержанта. Глядя в его простецкое, крутолобое лицо, капитан пытался понять, знает стервец что-нибудь про фанзу, и если знает, то почему молчит. Наверняка что-то знает или хотя бы подозревает: дважды Братеев пытался завести на эту тему разговор, и дважды Голощекин уходил от ответа.

Капитан неожиданно улыбнулся — широко, добродушно.