Граница. Выпуск 3

Бринкер опустил апельсины на столик, придерживает их, катает ладонью, не может оторваться.

— Кушайте! — говорит майор. — Пропадает же!

Бринкер выбирает апельсин покрупнее, вертит в руках, принимается чистить.

— Хочу поделиться с вами, господин Бринкер, некоторыми соображениями, — начал майор. — Я пришел к заключению, что немцы не виноваты. Кто-то подбросил им листовки.

— Да, вы думаете?

— Абсолютно уверен. Будем рассуждать логически. Человек, который это сделал, хорошо знал распорядок дня делегатов, расписание, понимаете?

— Понимаю, понимаю.

Пальцы Бринкера задвигались как будто быстрее. Он с силой вонзил ноготь, не очень чистый ноготь с каемкой черноты. Брызнул сок.

— Получается вот что, господин Бринкер. Вы часто бывали в пятом вагоне, бывали и в отсутствие делегатов, — вы и только вы.

Еще не договорив, майор достал из кителя билет. Положил на скатерть, разгладил, перевернул обложку.

— Потом я обратил внимание на одну деталь. Тут две цифры, одна из них зачеркнута. Хотелось бы внести ясность…

Он нагнулся над листком, прижал палец под цифрами, и чуть не вздрогнул — так резко дернулся Бринкер. Пальцы его стала сводить судорога, клочки апельсиновой кожуры полетели на стол. А затем лицо Бринкера наполовину скрылось, он поднял апельсин ка рту и жадно впился в него.

— Вагон номер семь, так? Ваш вагон. А рядом другая цифра, зачеркнутая.

— Я не участвовал. Это касса, касса…

Он кромсает зубами апельсин, захлебывается соком, чавкает и лепечет. Он отпирается, он обижен подозрениями, он не может взять в толк, на чем они основаны. А Калистратову слышится признание вины, потому что Бринкер давится, выплевывает слова вместе с лоскутками кожуры, с косточками, забыл приличия. И щеки, и нос у него мокрые, и сок на его руках смешивается с вагонной копотью и заливает скатерть. Не выдержал, сорвался. И сам, верно, не сознает, как он жалок.

— Пять, господин Бринкер. Зачеркнута пятерка, вот, смотрите, пожалуйста.

Он не смотрит. Он твердит монотонно, упавшим голосом:

— Касса, касса…

— Вам заказали место в пятом вагоне, господин Бринкер. И в кассе в Хельсинки вам место зарезервировали. И вы сказали немцам, что вы поедете вместе с ними. Знали заранее, господин Бринкер. А потом вы испугались. И чтобы не быть чересчур на виду… Словом, вы попросились в другой вагон.

Провокатор молчит. Да, в сущности, он признался. И следовательно, очень скоро можно будет вытащить на свет, продемонстрировать Курту, всем друзьям главную, бесспорную улику…

— Сейчас остановка, — сказал майор, глянув в окно. — Соберите вещи. Вам придется выйти со мной.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

На допросе Каспар Бринкер рассказал свою историю с большой готовностью и не преминул подчеркнуть, что он прошел все стадии студенческого протеста. И лишь злой рок заставил его пасть так низко.

Он корректно держал себя во время личного досмотра, послушно таращил глаза перед объективом фотоаппарата — и таким остался на выставочном щите в пограничной части, посвященном провалу очередной операции «Ост — Вест».

С Бринкером на щите соседствует портрет Зидлера, вырезанный из «Берлинер тагеблатт», а также газетное фото прирейнской резиденции «невидимого миллионера». История с западногерманскими делегатами получила огласку в печати.

Получив свой паспорт с аннулированной советской визой, Бринкер смиренно поблагодарил и попрощался. Его выдворили в тот же день. Идя к поезду, он несколько раз оглянулся, словно не веря тому, что его отпускают.

Воспоминания об уникальном трехчасовом поиске на колесах были еще свежи, когда я навестил Калистратова. Он не без гордости показал мне результат личного досмотра — полотняное исподнее, усеянное спереди и по бокам кармашками.

— Для нас не новинка, — пояснил он. — У меня их с полдюжины накопилось. Очень ходовое снаряжение с некоторых пор. Я опасался: неужели Бринкера пустили без этой штуки? К счастью, и на него надели… Я беспокоился, знаете. Он мог под конец снять с себя, выбросить.

Майор подробно разбирал психологию провокатора. Этот бывший хиппи, забияка, враг супермаркетов, в основе своей пугливый обыватель. Вырос в буржуазной семье и по сути дела не ушел от нее, хоть и размахивал красной книжечкой с цитатами из Мао, звал «на баррикады». Спасаясь от тюрьмы, оберегая карьеру, он усерднейшим образом выполнил все пункты инструкции, кроме одного. У окошечка кассы сдрейфил. А потом психовал, сомневался — надо ли было менять вагон. Возвращался мыслями к своему поступку, и мелкое неповиновение разрасталось, не давало покоя. Потому-то он и испугался, когда Калистратов положил перед ним билет.

— В эту минуту, — сказал майор, — именно в эту я понял, что у него под рубашкой та самая сбруя… А иначе, сами посудите, с чего паниковать? С чего?

Слушая Калистратова, я представил себе, как он, брезгливо взяв снаряжение нарушителя, еще теплое, поспешил к делегатам. Стоянка большая, до отправки еще четверть часа. На платформе ему кивнул мистер Белоусов и двинулся следом.